Владимир Кайяк - Чудо Бригиты

Нилс держал Витолда Стабулниека за шиворот и слегка встряхивал. Тот не кричал, наверно, понял, в чем дело, пытался вырваться, но не особенно энергично.

— Так, — сказал Нилс, — так, так, розовенький ты мой бутончик. Ждал я тебя и дождался. Вроде пора нам и познакомиться.

— Вы муж Бригиты?

— Он самый. А ты полюбовничек.

— Зачем вы употребляете такие вульгарные выражения?

— Э? Вульгарные выражения?.. Что же мы, однако, на дворе торчим? Может, пригласишь меня зайти, раз уж ты под этой крышей угнездился?

— Это, смотря как… Вы же хозяин этого дома!

— Хозяин, говоришь? Коли так, пошли в гараж… Так… давай заходи! Давай!

— Да… То есть… Отпустите, пожалуйста, мой воротник! Поговорим, как люди, если…

— Люди? Тут людей нет. Ты не человек. И я тоже. Для тебя я не человек! Давай, давай, не рыпайся!

Нилс втолкнул в гараж багрового от унижения и недоброго предчувствия Витолда. Пошел к верстаку. Молча налил два полных стакана водки, посмотрел на Витолда — и чуть не присвистнул: «Да он же трус! Трус, каких свет не видел! От страха глаза на лоб повылезли…»

— Эй! — загремел Нилс. — Чего это у тебя щеки разгорелись, я ж тебя еще по ним не отхлестал?

Витолд пожал плечами, глянул на дверь.

— На дверь не косись! — приказал Нилс. — Держи стакан! Пей! За знакомство.

Нилс залпом выпил и смотрел, как Витолд поднял стакан, захлебываясь глотнул несколько раз, сморщился и хотел поставить стакан обратно.

— Не кривляйся! — заорал Нилс. — Пей до дна! Закусить тоже дам. Ты, по-моему, сладенькое любишь… — Нилс придвинул к нему кулек с монпансье. — Ешь! Чего давишься?

Витолд закашлялся, насилу допив водку. Взял конфетку из кулька, пробормотал:

— Сп-пасибо.

— Давай закусывай, не стесняйся.

Нилс стоял перед дверью и уплетал хлеб с колбасой. Витолд у верстака хрустел леденцами.

«Слушается… Раскис — стоило только тронуть! Ну, не представлял я, что он уж такая сопля, — удивлялся Нилс. — А ну-ка я его…»

Подступив на шаг, Нилс спросил:

— А тебе нечего мне сказать?

— Я, конечно… когда придет Бригита… хотел бы… поговорить…

— Нет! Двум мужчинам с одной бабой говорить не о чем. И откуда ты знаешь, что она еще не пришла?

— Почему же она… Почему же вы…

— Ты мне не выкай! Если спишь с моей женой, должен мне тоже говорить ты! Ты же у меня теперь… вроде, вторая смена либо напарник…

— Что вы… ты… сделали?

— С женой-то? А что с потаскухами делать, как по-твоему? («Ну, теперь-то он, наконец, кинется на меня, не даст же он мне обзывать Бригиту такими-то словами!»)

Витолд молчал, без того багровые щеки стали почти фиолетовыми, глаза бегали, красные пятна выступили даже на подбородке и шее.

Нилс прищурился. Злость и отвращение росли, начинали душить его: «Не тут-то было! Этот не кинется, защищать Бригиту не будет. Неужели бывают такие на свете?!» И он продолжал:

— Если не знаешь, могу тебя просветить: потаскух бьют. Смертным боем. Пока не выбьют дурь.

— Как вы можете! Это варварство… Дикость…

— Как я могу? Дикость? Да ну? А ты как мог? Ты?

— Я понимаю, вы нас наказываете, но…

— Зубы не заговаривай! Говори прямо!

— Разве мы виноваты, что любим друг друга?

— Да ну? Первый раз слышу. Она мне об этом и не заикалась.

— Может быть, она вас боится… Но мы же с ней договорились, что она возьмет развод… Потому что мы не можем…

— Гляди-ка! Получается, что я в собственном доме — лишний? Вы договорились? А ты не считаешь ли, что об этом надо было договариваться и со мной? В первую очередь?

— Мы…

— Я не знаю, что — вы. Зато весь город знает, что в мой дом, к моей жене забрался вор. Я это узнал последним. Случайно.

— Мы не виноваты, что не можем жить друг без друга.

— Снова-здорово! Значит, ты любишь Бригиту?

— Да.

— Так! А она — моя жена. Ты, значит, задумал ее у меня отнять. Так я тебя понял?

— Я… Да разве… Она сама… не хочет оставаться… с вами…

— Этого она мне не говорила. Ну, так вот: добром я тебе Бригиту не отдам. Будешь ты драться за нее?

— То есть как… что вы имеете в виду?

— Будешь ты биться со мной за нее? Как — биться? Очень просто: не на жизнь, а на смерть. Дошло?

— Я все-таки вас не понимаю… У нас двадцатый век.

Нилс не сводил глаз с Витолда. Он попал в точку: красавчик весь съежился, когда Нилс упомянул о смерти. Красавчик в отчаянии поглядывал на дверь. Красавчика знобит. Тем хуже для него!

— Двадцатый век! Да ну! У меня в доме такой век, какой мне нравится.

— Но такие вопросы… в наши дни разрешает суд.