Пол Бенджамин - Пропущенный мяч

— Валяйте, Клейн, давайте оружие.

— Из этого револьвера не стреляли много месяцев, — сказал я. — Вам достаточно понюхать ствол, чтобы понять, что я не пользовался им сегодня.

Я расстегнул куртку, взялся за рукоятку револьвера и собирался сдать оружие, как вдруг Горински бросился на меня и ударил кулаком по голове. Я свалился на пол, как складной стул, в голове звенело от удара. Слегка обалдев, я все-таки сумел принять сидячее положение и, открыв глаза, увидел над собой рычащего Горински.

— Вы не знаете, что нельзя наставлять пистолет на офицера полиции, идиот? За такой подвиг я могу надолго засадить вас за решетку! Майк, — снова позвал он, повернувшись к верному помощнику, — передай мне наручники. Побеседуем с ним в участке.

Майк выполнил приказ, затем они вдвоем выволокли меня из дому и запихнули в одну из машин, стоявших рядом. Я попросил Горински позвонить капитану Гримзу в Нью-Йорк, но тот приказал мне заткнуться. Мне нравилось в нем это умение найти оригинальный ответ на любой вопрос.

Они бросили меня в камеру для допросов и принялись избивать меня ногами. Я слыхал о таких методах ведения допроса, но это было скорее похоже на искусство или на игру в футбол без мяча. Это занятие привело их в хорошее расположение духа. Каждый раз, когда Горински отвешивал мне очередной пинок, это вызывало веселый детский смех у Майка. Естественно, я не защищался. В конце концов, это они были офицерами полиции, представителями закона. К тому же мои руки были скованы наручниками. Я старался отделить свой дух от тела, представив, что все это происходит не со мной. Это хороший способ преодолевать боль, когда сидишь в кресле у зубного врача. К сожалению, он не подходит для посещения полицейских участков.

Они хотели узнать, кто меня нанял, чтобы убрать Пиньято, сколько мне заплатили и какие еще подобные задания выполнял я в последнее время. Меня обзывали жидом, гомиком и коммунистом. Я заявил, что занимаюсь расследованием убийства Джорджа Чепмэна и что им следует позвонить Луису Гримзу из криминальной полиции Нью-Йорка. Я не был уверен, что Гримз захочет возиться со мной, но это был мой единственный шанс выбраться из Ирвингвилля до двухтысячного года.

Но мои откровения ничего не меняли. Им было прекрасно известно, что я не убивал Пиньято, но они пойдут до конца в своем маскараде, потому что это доставляет им удовольствие. Избиение беззащитного человека придавало им уверенности в собственной значимости. Горински и Майк были истинными американцами, и не каждый день им в руки попадалась такая легкая добыча, как я. Они знали, что никогда не смогут раскрыть это преступление. Пиньято был связан с бандой Контини, и его убийство было частью внутренней политики мафии. В таких местах, как Ирвингвилль, разборки между членами мафии не считались преступлениями, они были частью местного колорита, как салют Четвертого июля или полицейский бал. Их не раскрывают, их игнорируют. Горински не сделает ничего, что не понравится Виктору Контини. Как говорит пословица, не кусай руку, которая тебя кормит.

Меня спас требовательный желудок Горински. Приближался час обеда, и он начал уставать. Идея пойти пообедать привлекала его больше, чем мысль превратить меня в мясо для паштета. Он вышел из комнаты, и Майк продолжал работать без шефа. Через пятнадцать минут тот вернулся.

— Тебе повезло, Клейн, — объявил он. — Я только что говорил с Гримзом. Ты здесь больше не нужен. И постарайся больше не напоминать о себе.

— Не знаю, как вас благодарить, — сказал я. — Вы скрасили вашим присутствием мое пребывание в вашем городе, и мне жаль покидать его. Надеюсь вскоре сюда вернуться. Возможно, в следующий раз я захвачу с собой жену и детишек.

— Если ты покажешь свой нос в наших местах, — ответил Горински, — я тебя по стенке размажу. Ты пожалеешь, что родился на свет божий.

Майк достал ключ и открыл наручники. Я попытался восстановить кровообращение в затекших запястьях, но ничего не почувствовал. От локтя до кисти руки совершенно онемели.

— Вы храбрый человек, Горински, — сказал я. — Вы гордость этого города. Без вас простые люди вроде меня не смогли бы чувствовать себя в безопасности. Я хочу, чтобы вы знали, до какой степени я вам признателен. Благодарю вас. Благодарю вас от всего сердца.

Горински что-то проворчал сквозь зубы, повернулся на каблуках и вышел вон из комнаты. Майк торжественно проводил меня до приемной.

— Скажу вам одну вещь, — улыбнулся он, — вы здорово умеете переносить удары.