Екатерина Гринева - Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение

– Зачем говорить о том, чего уже нет.

– Ты права. Звони!

– Можно хотя бы картошку поесть?

– Потом будет поздно. И так уже половина одиннадцатого.

– Давай отложим звонок на завтра.

– Звони!

Анна Ермолаева к телефону не подходила и упорно игнорировала мои звонки.

– Нет дома человека, – и я потрясла трубкой.

– Куда-то уехали, – не сдавалась Динка. – Прячутся ото всех и трахаются до потери пульса.

И тут Динка заплакала. Она плакала по-детски неумело, размазывая слезы по щекам, всхлипывая и тоненько подвывая.

– Тише! Детей разбудишь.

– А мне уже все равно… – всхлипывала Динка.

– Ладно. Я поеду к Анне и разберусь с ней. Если она, конечно, дома.

– Я с тобой, – откликнулась подруга.

– Мне кажется, это уже лишнее. Дети проснутся, а тебя – нет.

– Мы быстро приедем обратно. А спят они крепко, их из пушки не разбудишь.

– Тогда одевайся быстро, и поехали.

На улице было холодно. Мой старый полушубок из рыжей лисы уже не грел, и я потерла щеки руками. Динка шла рядом, опустив голову, как будто бы считая про себя шаги. Небо было черно-беззвездным. То там, то здесь в окнах вспыхивал свет от елочных гирлянд, а я подумала, что все люди сидят и празднуют второй день января, а мы плетемся непонятно куда и непонятно зачем. Но сказать так, значит, смертельно обидеть Динку.

В машине я включила печку и посмотрела на Динку. Она сидела, полностью погруженная в свои мысли, и никак не реагировала на окружающую обстановку.

Я не выдержала.

– Дин! – дотронулась я до ее руки.

– А? – Динка вскинула голову, и такая боль была в ее взгляде, что я резко рванула рычаг передач на себя. Кто бы ни была эта Анна Ермолаева, я ей переломаю руки и ноги, если она и вправду вздумала увести Мишку из семьи.

Мы стояли и безуспешно жали на кнопку домофона: никто не открывал.

– Дохлый номер. В дом мы не попадем. Днем у нас был бы шанс дождаться, когда кто-нибудь будет входить. Сейчас это бесполезно. Если только кто-то будет возвращаться домой из гостей или… – я не закончила, Динка решительно нажала на кнопку домофона.

– Ты куда звонишь? – обалдела я.

– Наугад, – сказала она. – Кто-нибудь да откроет.

С четвертой попытки нам открыли после отборной порции мата.

– Видишь, получилось, – и Динка криво улыбнулась.

– Ты уверена, что хочешь поговорить с Ермолаевой?

– Уверена. Все равно у меня нет другого выхода. Умирать от неизвестности я больше не могу.

Едва мы открыли дверь подъезда, как в нос ударил запах мочи.

– Какой-нибудь бомж здесь помочился, – зажав нос, сказала я.

Мы дождались лифта и поехали на восьмой этаж. Динка старалась не смотреть на меня. Я прикидывала: как начать разговор и что мы скажем, если Мишка все-таки там, во что мне слабо верилось.

В холле было темно, хоть глаза выколи.

– Какая у нее квартира?

– Пятьдесят первая.

– Попробуй найди тут в потемках, – проворчала я. – Не могут лампочку вкрутить…

После того, как Динка посветила мобильным, мы нашли квартиру и остановились около нее.

– Давай ты, – предложила Динка. Вся решимость ее спала, и голос предательски дрожал.

Я сжала ее руку.

– Я с тобой, – шепнула я. – Мы обе сумасшедшие. Ты и я.

Раскатистый голосистый звонок проникал во все закоулки квартиры; он заходился в заполошной трели, и я ждала быстрых шагов и скрипа половиц. Ни звука.

– Спит?

– От такого звонка встанет мертвый, – хмыкнула я. – Сейчас проснется.

Палец лежал на кнопке, но никто не спешил открывать нам дверь. Я стукнула кулаком по дерматину, и дверь открылась.

– Пошли назад! – схватила меня за руку Динка.

Но я медленно покачала головой. Я всегда ставила точки над «i» и шла до конца. Я просто не могла уйти, не выяснив, в чем дело и почему никто нам не открыл. А главное – почему дверь не закрыта.

– Если хочешь, оставайся здесь.

– Я не могу… – запиналась Динка. – Я боюсь.

– Тогда иди со мной. Сзади.

Динка колебалась, но наконец она резко выдохнула и подтолкнула меня плечом.

– Ну… пошли!

Свет горел в дальней комнате. В коридоре стояла темень. Я хотела щелкнуть выключателем, но Динка громко прошептала.

– Не надо.

Я сделала неопределенный жест головой. Мне здесь все не нравилось, и по-хорошему нужно было делать отсюда ноги, но раз уж мы здесь…

Анна Ермолаева висела на веревке в кухне: высунутый язык и босые ноги; один тапок валялся около нее, другой лежал на столе. Динка с шумом втянула в себя воздух и выдавила:

– Боже мой! Уходим! Сию минуту уходим, зачем мы вообще сюда пришли, – запричитала она, забыв, что именно благодаря ее стараниям мы здесь и оказались.