Людмила Феррис - Большие девочки тоже делают глупости

«Читать чужие письма плохо, некрасиво, но в такой ситуации, как у меня, — можно и нужно», — вслух сказала себе Юлька и взяла в руки первое письмо.

«Милый Ежик! Как хорошо писать тебе письмо, зная, что ты его никогда не получишь! Я не предоставлю тебе такую возможность. Я буду плакать в свою подушку, в своей постели. В общем, я учусь жить без тебя. А ты продолжаешь ходить на работу, пить свой любимый зеленый чай, как будто ничего в твоей жизни не случилось. До тебя мне нужно проехать четыре остановки на автобусе, потом пройти вниз по аллее и упереться в твои окна.

Сегодня мне кажется, что мы прожили большую жизнь, яркую, интересную, наполненную событиями, потому что я знаю: ты был в моей жизни всегда. Помнишь, как ты дернул меня за косу на перемене, и в твоей руке остался мой черный капроновый бант? Я закричала и ударила тебя портфелем, а ты молча вернул мне бантик и с этого дня все время провожал меня домой.

Помнишь, как мы вместе читали заданного Островского, а потом до хрипоты спорили об актуальности пьесы? Ты горячо говорил, что она — вчерашний день, а я утверждала, что и сегодня люди продолжают любить, гибнуть, предавать, что у них забирают Веру, Надежду, Любовь. Разве я могла тогда подумать, что говорю пророческие слова, хотя в душе соглашалась с тобой? Это было не про нас, а значит, не актуально, но сейчас я говорю обратное: судьба одинокой женщины во все времена драматична.

Мы любили ходить в кино и брали билеты на последний ряд, потому что ты держал меня за руку и гладил пальцы.

Ты помнишь наш первый поцелуй — на уроке физкультуры, в бассейне? Нас обоих бросило в жар, и как хорошо, что вокруг было много воды, чтобы охладиться! Милый, милый Ежик, я никого и никогда не любила так сильно! Ты знаешь об этом, не можешь не знать, потому что всегда говорил, что я твоя половинка.

Я жду ребенка, Ежик, твоего ребенка. Как жаль, что ты никогда не узнаешь об этом!»

Юлька на какое-то время замерла, прочитав письмо, словно почувствовала нотки души автора. Что-то важное все время ускользало от нее, оставаясь между строк. Где сейчас эта женщина? Как сложилась ее судьба? Почему они расстались? Так сложились обстоятельства, или жизнь развела их по разным дорогам? Письма не порвали, не сожгли, а бережно хранили.

«Дорогой Ежик»! Наша дочь так похожа на тебя — улыбкой, жестами, когда улыбается во сне, морщит носик! Мы с ней практически не расстаемся, но скоро надо отдавать ее в садик, и я очень переживаю, как она там адаптируется. Ты помнишь, как рассказывал мне, что в детстве сбежал из садика, и нянечка гналась за тобой по улице? Вот я и боюсь, что наша дочка унаследует от тебя нелюбовь к государственным учреждениям.

Вчера я видела тебя во сне: мы поехали на пирс и взяли яхту, ту, старенькую, нашу любимую. В середине озера вдруг вскипели волны, они бежали на берег с фонтанами брызг, и наша яхта начала тонуть. Мы чудом выбрались на берег и от счастья обнимали друг друга.

Вчера я смотрела наши школьные фотографии. Мама ругает меня и грозится их выкинуть, говорит, что я все время ковыряю свои раны. Я знаю, что ничего уже не изменишь, да и невозможно это, но рука не поднимается выкинуть фото. Это как выбросить частичку своего прошлого, частичку себя. Я беру эти фото, прикладываю к губам и вдыхаю свое прошлое, наше прошлое. Помнишь, как мы классом ездили по местам боевой славы, а потом всю ночь простояли в поезде у окна и проговорили? Ты рассказывал мне о нашем будущем, потому что в будущем мы всегда должны были быть вместе.

Я купила нашей дочке на день рождения красивую куклу и сказала, что это подарок от папы. Я расскажу ей про тебя позже, когда она немного подрастет, — скажу, что ты был полярником или альпинистом. Такие легенды придумывают многие одинокие мамы. Я не могу сказать дочери, что ты жив и здоров, живешь с нами в одном городе и у тебя другая семья. Все это твое счастье никак не укладывается в моей глупой голове, ты уж прости меня, Ежик. Я научилась жить без тебя, но это очень больно, словно ходишь голыми ногами по раскаленным углям. Если бы не наша дочка, я бы не смогла жить. Ладно, Ежик, не буду больше жаловаться, думать о прошлом, у меня для этого остается все меньше и меньше времени — я много работаю. Неужели ты счастлив без меня? Как, как это возможно, скажи?!»

Третья записка была надорвана, словно ее хотели уничтожить, а потом передумали, и писал ее другой человек — буквы были неровные, пляшущие, словно их выводил кто-то с плохим зрением. Юля еле разобрала написанное.