Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

— Подружились вы на зоне? — хмыкнул Берсеньев.

— На зоне… кто знал, что он такая сволочь… Выгнал меня. Куда деваться, домой нельзя, в бега не с чем… ну, я и подумал…

— Идея была гениальной…

Я услышала шум подъезжающей машины, захлопали двери и раздались шаги.

— Ну, вот, — вздохнул Берсеньев. — Менты пожаловали. Не горюй, парень, тюряга лучше, чем могила. Конечно, это вопрос вкуса, но ты вряд ли станешь спорить. Тем более что все равно бы скоро сел, не за одно, так за другое.

Дверь распахнулась, появились люди в форме, физиономия Берсеньева приобрела слегка встревоженное выражение, как видно, он решил, что добропорядочный бизнесмен в подобной ситуации должен выглядеть именно так.

Часа два меня изводили вопросами. Я с тоской думала, что папа о моем очередном приключении уже знает, и подыскивала себе внятные оправдания. Одно утешало: человек, стрелявший в Агатку, чистосердечно кается, а значит, папа должен быть доволен.

Простившись со следователем, я покинула здание и на парковке обнаружила только свою «Ауди», то есть машин там было достаточно, но ни джипа Стаса, ни машины Берсеньева среди них не увидела. Должно быть, обоих отпустили раньше, чем меня.

Само собой, я отправилась к родителям. Отца дома не застала, но мама позвонила ему и заверила, что со мной полный порядок. А я, сославшись на нервы и необходимость отдохнуть, поехала домой.

Вошла в квартиру и заметила на вешалке куртку Берсеньева, тут он сам появился из кухни в старом Дуськином халате, который долгие годы висел в ванной.

— Ты на карнавал собрался? — спросила я.

— Хотел помыть руки, кран сорвало на хрен, и я остался без штанов и свитера. На батарее они высохнут быстро, так что я недолго буду тебе глаза мозолить. Кстати, кран я починил.

— Здорово, — кивнула я. — А зачем вообще приперся?

— Хотел убедиться, что наши показания не расходятся. Поведай вкратце, что ты им наплела.

Берсеньев вслед за мной прошел в комнату и устроился в кресле. А я легла на диван. Говорить мне не хотелось, но я знала, что избавиться от него не так просто, лучше в самом деле побыстрее все рассказать, в надежде, что после этого он уберется восвояси. Где-то посреди моих затянувшихся признаний в дверь позвонили.

— Лежи, я открою, — сказал Берсеньев и вышел из комнаты. Я прислушивалась к его шагам, потом вскочила и бросилась следом. Но опоздала, дверь он уже открыл. На пороге стоял Стас.

— Черт, — досадливо выругался Берсеньев. — Это не то, что ты подумал, парень. — Стас отодвинул его плечом и вошел в квартиру. — Дай мне пять минут, и я отсюда сдерну, — добавил Сергей Львович, обращаясь к его спине.

Стас вроде бы не слышал его слов, прошел в комнату и встал у балконной двери. Вряд ли его интересовал пейзаж за окном, просто, как и там, на турбазе, не хотел встречаться со мной взглядом. Он стоял, сунув руки в карманы брюк, а я замерла в нескольких метрах от него, не решаясь нарушить молчание.

— Я уезжаю, — сказал он, и вновь повисла тишина. Стас повернул голову и улыбнулся. Улыбка получилась кривой, а взгляд был печальным.

— Ты… — начала я, но он перебил:

— Прощай, Принцесска, — сказал едва слышно и вышел из комнаты.

А я стояла, растерянно оглядываясь, услышала, как хлопнула входная дверь, и бросилась за ним, вопя во весь голос:

— Стас! — налетела со всего маха на дверь комнаты, сползла на пол и заревела. Колотила по полу ногами, билась головой о дверной косяк и орала что-то бессвязное, пока в дверь с той стороны не начали барабанить. Я отползла на коленках и потянула ручку на себя в глупой надежде, что Стас вернулся.

— Ну и видок у тебя, — покачал головой Берсеньев, опускаясь на корточки. — Значит, он уехал. И ты его не остановила, а теперь бьешься башкой о стену? Ну, что за хрень, а? Ведь говорили тебе, прости парня… и в мире появилось бы двое счастливых людей.

— Не появилось бы… — клацая зубами, пробормотала я.

— Что так?

— Я без него жить не могу, — пожаловалась я и закрыла лицо ладонями.

— Ну и хорошо. Ты его любишь, он тебя любит, так на фига эти шекспировские страсти? Между прочим, ты вполне успеешь на питерский поезд. Стас приедет, а ты поджидаешь его у подъезда.

— Вряд ли он обрадуется.

— Обрадуется. Куда ему деться. Ну, что, отвезти тебя на вокзал?

Я посидела немного и покачала головой.

— Моя любовь для него как удавка на шее, а человек рожден быть свободным. Вот он и уехал.

Я замолчала, и Берсеньев молчал, потом кивнул со вздохом: