Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

Уже сидя в кабинете, я продолжила ломать голову, но вскоре решила, что особой сообразительностью я никогда не отличалась, а значит, пора объявлять совещание закрытым и заняться текущими делами, чтобы не нарваться на очередную выволочку от Агатки, когда она выйдет из больницы.

Текущих дел накопилось предостаточно, и домой я вернулась довольно поздно. Постояла немного в кухне, прикидывая, приготовить ужин или перебьюсь, и, убедив себя, что ужин мудрые люди отдают врагу, вошла в комнату и включила телевизор. Как раз начались местные новости. Об убийстве Юдиной и покушении на сестрицу еще говорили, но ажиотаж шел на убыль ввиду отсутствия новой информации. Подумав, я позвонила бывшему. Олег Викторович был не в духе, судя по расплывчатым ответам, следствие благополучно топталось на месте. Звонить папе мне и в голову не пришло, для него тайна следствия как тайна исповеди, а мой интерес он непременно истолкует по-своему, и мне придется переселиться в отчий дом, на сей раз надолго.

Не придумав для себя никакого занятия, я потянулась к дивану, и тут зазвонил телефон в прихожей. Шлепая в том направлении, я прикидывала, кто это может быть. Первым в списке значился хриплый дядя с угрозами, потом шли родители, Димка и подруги. Через мгновение я смогла поздравить себя с полным отсутствием интуиции. Красивейший голос, от которого млели женские сердца, произнес:

— Мужской клуб «Эгоист».

Ни тебе «здравствуйте», ни «как дела», ни объяснений, чего я в этом клубе забыла. Обычно Берсеньев словоохотлив, но тут решил экономить на фразах. Потоптавшись возле телефона, почесав за ухом и дважды чертыхнувшись, я схватила куртку.

Мужской клуб для меня место диковинное, и, подъехав к нему на такси, я направилась к дубовым дверям с некоторым опасением: если клуб мужской, меня, чего доброго, не пустят. Удар по самолюбию, хоть и незначительный, но для девушки, интеллигентной и скромной, безусловно, неприятный. Дверь оказалась заперта, и это подтвердило худшие подозрения. Заметив дверной звонок, я дважды надавила на кнопку, дверь незамедлительно открылась, и меня впустили, даже не спросив, что мне здесь понадобилось. По соседству пасся молодой человек в темном костюме, белоснежной рубашке и бабочке. Окинул меня взглядом с головы до ног и вкрадчиво спросил:

— Вы к господину Берсеньеву? Он ожидает вас в гостиной. — И торжественно направился к распахнутой настежь двери, предлагая следовать за ним.

Мое представление о мужском клубе оригинальностью не блистало. Что-то вроде борделя, где девчонки посимпатичней, а мужики побогаче, но обстановка скорее напоминала масонскую ложу или рыцарский орден. На стенах щиты с девизами, оружие (надеюсь, бутафорское, иного пьяного клиента не так легко утихомирить) и даже знамена, бог знает каких стран и армий. Таинственный полумрак и тишина, даже собственных шагов я не слышала.

Гостиная навевала воспоминания о пятизвездочном отеле. Тишина и здесь была как в читальном зале. Полы устланы толстыми коврами, повсюду одинаковые кресла, вольтеровские, поставленные так, что сидящих в них людей не видно. Я даже решила, что никого здесь нет, но тут заметила облачко сигаретного дыма, поднимавшееся из-за спинки одного из кресел. Приглядевшись, я увидела чьи-то ноги в темно-коричневых туфлях с острым носом.

Сопровождавший меня мужчина подошел, склонился к обладателю туфель и что-то прошептал, а потом кивнул мне:

— Сюда, пожалуйста.

Обойдя кресло, я увидела Берсеньева. Левая нога закинута на правую, в руке сигарета, на низком столике справа бокал с коньяком и сложенная вчетверо газета. Боясь нарушить священную тишину, я пристроилась на кончике соседнего кресла. Метрдотель, или кто он здесь, вновь наклонился к Берсеньеву, загадочно шепча, Сергей Львович повернулся ко мне и спросил:

— Что будешь пить?

— Мартини с водкой взболтать, но не перемешивать, — отбарабанила я с самым серьезным видом. Парень смотрел на меня в замешательстве, перевел взгляд на Берсеньева, тот едва заметно пожал плечами:

— Вы слышали…

Парень удалился, а я повертела головой с восторгом и тихой завистью к чужим деньгам.

— Нравится? — спросил Берсеньев.

— Охренеть, — кивнула я.

— Будь добра, сдерживай свои эмоции, люди здесь к шуму не привыкли, — нахмурился Берсеньев, но как-то чувствовалось, что и на здешних, и на прочих людей ему наплевать.

Мне принесли мартини, я сделала большой глоток и закашлялась. Берсеньев треснул меня по спине.