Наталия Левитина - Кейс. Доставка курьером

– Как?

– Легко. Возьмешь завтра Мишутку? Я ж опять осталась без няньки. Бери Мишутку, и будем квиты. Я тебе платье, ты мне – целый день свободы. Никто не будет плевать в меня фруктовым пюре, я спокойно займусь делами. Юлечка, ну пожалуйста!

– Да! Отличный обмен! Согласна.

– Вот, возьми еще сумочку и браслет. На шею ничего не надо, иначе будет перебор. А браслет отлично подходит.

Радостная, я вышла на лестничную клетку.

– Юль, – крикнула вдогонку Ева, – ты только не думай, я тебе платье бескорыстно дала! Не потому, что ты с Мишуткой всегда сидишь.

– Ты тоже не думай, что я сижу с Мишуткой в надежде приобрести какую-то выгоду! – прокричала я снизу, прыгая по ступенькам.

Я выпорхнула из подъезда, ощущая себя кинозвездой на вручении «Оскара». Голые плечи, правда, пришлось укутать в пресловутый синтетический палантин: к вечеру похолодало, а норковой накидки у меня не было. Ничего, сойдет, не такой уж он и безвкусный. Я явственно представила, как скуксились бы в презрении дизайнер Глеб и редактор Марина Аркадьевна, и улыбнулась.

Да ладно вам.

Зато платье шикарное.

Холмогоров подъехал на черном «мерседесе» – служебном, судя по номерам… Да, конечно, именно на таких авто и должны ездить чиновники страны, где существуют квоты на лечение детей с онкозаболеваниями! Далеко не каждому смертельно больному малышу государство может обеспечить бесплатную операцию. Зато функционеры катаются в сверкающих лимузинах…

Как все неправильно устроено в нашей стране. Надеюсь, Холмогоров своим трудом в мэрии хотя бы на десять процентов оправдывает средства, затраченные налогоплательщиками на его содержание?

Вряд ли. Но как же он хорош сегодня!

– О, Юля! Ты выглядишь очаровательно!

– Вы тоже, – призналась я.

Холмогоров в смокинге и белоснежной рубашке был невероятно хорош. Глаза блестели, зубы сверкали белизной, улыбка и каждый жест сияли обаянием. У меня защемило сердце…

Никита дозвонился до меня в час ночи. Именно во столько я и попала в квартиру. Отшвырнув в сторону туфли и сумочку, я схватила трубку и с разбегу прыгнула на кровать в темной комнате.

– Да! О, милый… Как я рада тебя слышать!

Я вернулась с концерта в смешанных чувствах. Самые противоречивые эмоции переполняли сердце. Выпитое шампанское будоражило, так же как и воспоминание о прикосновениях Холмогорова. Он ловко использовал возможности, предоставленные открытым платьем, – бесчисленное количество раз словно невзначай дотрагивался до моей голой спины. Запястья, пальцы, плечи, шею тоже не обошел вниманием, подлец…

Мы сидели в партере, в окружении городских сановников и их спутниц, разодетых и украшенных с щедростью восточных цариц. Сверкали колье и серьги, драгоценные камни – рубины, сапфиры и изумруды – размерами напоминали леденцы монпансье. Поворачивая голову влево, я видела невдалеке профиль мэра. Хотя редактор «Стильной леди» и назвала Холмогорова «серым кардиналом» мэрии, однако за весь вечер он и словом не перемолвился с градоначальником. Зато активно общался с другими чиновниками, делал искусные комплименты их дамам…

Одна прелестница умудрилась притащить с собой на концерт шпица, одетого в джинсы, футболку и кепочку с буквами D&G, выложенными бриллиантами (не иначе!). Ну и дура! Кто ж надевает джинсы, когда дресс-код для мужчин – смокинг? К счастью, дирижер не свалился в оркестровую яму, увидев подобное свинство, а только покачал головой и многозначительно посмотрел на первую скрипку.

Музыка не произвела на меня никакого впечатления. Во-первых, я слишком увлеченно рефлексировала, а Мусоргский, увы, не попадал в амплитуду моих переживаний. Скорее бы подошла Сороковая симфония Моцарта – стремительная и щемящая – или Domine Jesu из моего любимого Реквиема. (Вот как я заговорила, пожив в одной квартире с меломаном. Отвергаю, выбираю, дегустирую… Возможно, настанет время, когда я буду говорить так: «Хм, а контрабас-то сегодня схалтурил, с тридцатого такта у него идут шестнадцатые, а он восьмыми отделывался!»)

А я выискивала момент, чтобы поведать Андрею Вадимовичу о своих проблемах, и никак не могла выбрать минуту. Пока играла музыка, это было невозможно. В перерыве моего спутника рвали на части желающие переброситься с ним словечком. Оставалось одно – ждать возвращения домой. Однако спина водителя выглядела так, словно умела впитывать звуки и записывать услышанное в цифровой файл. Я не решилась открыть рот. А у двери подъезда, когда Холмогоров поцеловал мне руку, вдруг поняла – я не скажу ему ни слова. Потому что в тот же миг, когда он услышит трагическую историю о депутате Воскресенском, наши отношения прекратятся. Он просто не захочет вмешиваться в эту авантюру. Он слишком важная персона, чтобы рисковать репутацией. Отпустит мою руку, отойдет в сторону. И вряд ли потом у меня когда-нибудь появится возможность увидеть его ближе чем с расстояния в пару сотен метров…