Яна Розова - Темная полоса

– И что же, я арестована?

– Упаси вас господь, Наталья Вячеславовна. Потому что если вас арестуют, то с вами случится такое, что хуже смерти. Поверьте мне. Вам просто надо собрать двадцать миллионов. Тогда вы останетесь на свободе. Плюс я расскажу вам правду о смерти Тодоровой.

– В какое время погибла Инна?

– В двенадцать ночи.

– Но у меня есть свидетели, что я ушла из ее квартиры в восемь вечера. Как раз по телевизору передавали местные новости.

Дмитриев просиял:

– А, так вы уже знаете? Стаценко не сможет прикрыть вас из-за решетки.

– Это ваша работа? – В целом я не сомневалась.

– Ну, куда мне! – Голову отдала бы на отсечение, что он врал. – Так какие у вас свидетели?

– Охранник, – осторожно сказала я.

Дмитриев кивнул мне. Он знал про охранника.

– И камера в вестибюле записала, когда я пришла и когда я ушла.

– Не поверите, Наталья Вячеславовна, дорогая, – сыто засмеялся следователь. – Камера именно в тот вечер сломалась. А в журнале написано, что ушли вы в двадцать минут первого ночи.

О старушке с розовым креслом я умолчала. Мне стало страшно за нее. Может, если я найду хорошего адвоката, то смогу привлечь и ее в свидетели? Но только так, чтобы Дмитриев об этом не знал заранее.

– Но двадцать миллионов… – запоздало удивилась я. – Это слишком. Почему такая сумма?

– А сколько я должен требовать за смерть моей родной сестры?

В папочке Дмитриева было все необходимое, чтобы убедить кого угодно, что именно я всадила нож в грудь Инны Ивановны Шельдешовой, являвшейся супругой человека, с которым я состояла в интимной связи.

Больше всего меня впечатлили фотографии, сделанные на месте преступления. Инна, лежащая на полу своей радостной кухни. Ее руки были сложены на животе, обнимая нож, а ноги поджаты.

– На этом ноже ваши отпечатки, – с шутливой торжественностью объявил Дмитриев.

– Да, я знаю. Инна порезала палец – видите пластырь на ее руке? Я взяла из ее руки нож и оказала Инне первую помощь.

– Понимаю, – согласился Дмитриев. – Первая помощь заключалась в том, что вы пронзили мою сестру ножом.

– Василий Иванович, – обратилась я к нему, пытаясь сохранять спокойствие. – Вы же сами знаете: я вашу сестру не убивала. Перестаньте на меня давить. Я, конечно, понимаю, что если я признаюсь в убийстве, а денег вам не дам, то вы меня посадите. Но я не признаюсь.

Дмитриев только кисло хмыкнул. Он был уверен в моей слабости.

Фотограф опергруппы сделал фотографии не только тела, но и всего помещения. Меня заинтересовал один из снимков. Видимо, он был нужен, чтобы показать, что на кухне осталась посуда после нашего с Инной чаепития, что доказывало дружелюбное отношение хозяйки к гостье-убийце. Поднос с чашками, чайником и вазочками стоял на тумбе возле мойки. Но в кадр попала и изящная колонна, разделяющая кухню и столовую. Она была отделана венецианской штукатуркой нежно-розового, как мне припоминалось, цвета. На черно-белом фото колонна казалась светло-серой, и я обратила внимание на небольшое углубление в гладкой поверхности, находившееся как раз на уровне моей груди.

– Что это?

Следователь кинул взгляд на фото, которое я держала в руках:

– А что?

– Эта выбоина на колонне. Она глубокая?

– Что за дурацкий вопрос, Наталья Вячеславовна, – делано изумился он. – Вас ремонт больше трупа интересует?

А вот меня покоробило, что Дмитриев сказал о теле своей сестры «труп».

– В эту выбоину, Василий Иванович, можно вставить нож, а потом проткнуть себя, обняв колонну.

Дмитриев, не поднимаясь с дивана, дернулся вперед и сглотнул. Его кадык дрогнул, а потом следователь снова откинулся на спинку дивана.

– Я права? – Мне, в сущности, его подтверждение нужно не было. – Василий Иванович, я все знаю о вашей сестре. Я знаю, что в детстве ваш папаша изнасиловал вашу сестру, знаю, что она всегда была склонна к самоубийству. Это видно и по ее картинам, и по поведению. Я вот только не пойму: она что же, специально вот так организовала свое самоубийство, чтобы вы могли подзаработать?

Дмитриев выглядел так, будто его собственная ненависть парализовала его тело. Мне казалось, что следователь пытается прочитать мысли в моей голове. Глаза следователя затуманились и покраснели. Не знаю, как часто его жертвы разговаривали с ним в таком тоне, что и я, но мне удалось обратить на себя его особое внимание.

– Я думал, что ты такая же дура, как и твоя подруга, – сказал он мрачно. – Но, знаешь, тем хуже для тебя. Я расскажу тебе все. И это будет означать только одно: я уничтожу тебя. И твоего голубого дружка.