Диана Бош - Забытый грех

Пробило полночь, и Юсуф, или Юра, как он предпочитал представляться, живя в России, вышел на крыльцо покурить. Луна висела огромная, желтая, и звезд здесь, вдали от центра Москвы, было видимо-невидимо. Яркие, как фонари, они сияли на чернично-черном небе, вызывая легкую оторопь у городского жителя. Постепенно забываешь, как их много, если год за годом видишь блеклое от городских огней небо. Юра-Юсуф поднял голову и по-звериному сильно втянул ноздрями воздух, так что легкие наполнились и раздулись, как меха. Эх, хорошо! Скоро будет готов паспорт, и он – туту! – уедет за границу. В Америку. И там уже сможет спокойно вздохнуть. Не надо прятаться, не надо пугливо озираться, заслышав за собой осторожные шаги. Ничего не надо. Потому что он станет жить свободно, как честный гражданин.

На этом месте своего мысленного монолога речи он хмыкнул, искривив в улыбке щербатый рот.

– Будто бы, будто бы честный, – пробормотал он, продолжая ухмыляться.

Привыкший зарабатывать криминальным путем, он не представлял себя ежедневно отправляющимся по утрам на работу. Нет, такая жизнь ему не по нутру. Да и рулетку он любит покрутить, в покер поиграть. Пока отсиживался за городом, аж скулы от тоски сводило. Так и хотелось плюнуть на все, да и махнуть куда-нибудь в казино. Зеленое сукно, шуршание карт, мелодичное пощелкивание фишек. Барменша улыбается, официантки снуют, девчонки карты поднять присаживаются. От возникшего видения под ложечкой засосало.

Он достал сигарету и чиркнул спичкой. Прикурив, потряс рукой, чтобы погасить пламя. Дуть на огонь нельзя – это он еще в детстве усвоил. Во-первых, это по-бабски, а во-вторых, так можно свое счастье «задуть». А этого Юсуфу-Юре сильно не хотелось. Ему нельзя, он только начинает жить – он сдавленно и хрипло засмеялся, и тут вдруг странный звук привлек его внимание. Будто камешек сорвался со стены и покатился к нему. Юсуф обернулся, всмотрелся в темноту, и боль взорвалась в мозгу огнем. Он выпустил сигарету из рук, хотел схватиться за левый глаз, да так и рухнул с поднятой рукой как подкошенный.

Это неправда, что при мгновенной смерти люди ничего не успевают почувствовать. Они ощущают, как рвутся мышцы и раздираются кровеносные сосуды, они успевают ощутить животный, безумный страх, в их мозгу бьется мысль: неужели это происходит со мной? Неужели все? И только потом падают замертво. Да, это длится всего лишь мгновение, но оно заполнено адской, нечеловеческой болью.

Старший оперуполномоченный по особо важным делам «убойного» отдела МУРа, подполковник милиции Эдуард Лямзин стоял, задрав голову, и рассматривал двух голубей. Высокий синеглазый брюнет был одет слегка легкомысленно, совсем не в соответствии со своим положением солидного милицейского чиновника. Да он и не чувствовал себя важным и серьезным, по-прежнему в глубине души оставаясь мальчишкой.

Примостившись на изящно вылепленном карнизе здания, голуби были так заняты любовной игрой, что никого вокруг не замечали. Голубок топорщил перья, пыжился, ходил гоголем вокруг своей дамы, залетая то справа, то слева, а она, как и положено знающей себе цену кокетке, делала вид, что не обращает никакого внимания на ухажера. Изредка она бросала на него мимолетные косые взгляды, потом невозмутимо чистила перья, демонстрируя полную безмятежность и леность, но стоило ему сделать навстречу хоть шаг, тут же отлетала. Совсем на чуть-чуть, только чтобы голубок слегка испугался, что сейчас лишится подруги, но надежды не потерял и продолжал попытки завоевать ее.

Лямзин, довольно смеясь, достал фотоаппарат и сделал несколько быстрых снимков. Голубка между тем продолжала дразниться, кокетливо перелетая с места на место, а ухажер семенил за ней мелкими шажками, раскидывая крылья и утробно урча. Казалось, дело движется к любви и согласию, дама уже начала благосклонно подпускать к себе кавалера, как вдруг откуда-то из бездонного синего неба прямо на них свалился третий голубок. Он бесцеремонно втиснулся между ними, нагло расставил крылья и выпятил грудь. Похоже, соперник никуда не торопился и не собирался улетать.

Клекот у пришельца был громче, поступь тверже, а сам он намного крупнее и нахальнее. Первый голубок, сообразив, что у него теперь нет шансов, сник и нахохлился. Потом угрюмо опустил голову и сделал вид, что задремал.

Лямзин успел снять всю троицу только раз после перемены ролей, как счастливая парочка, дружно взмахнув крыльями, унеслась в небеса, оставив незадачливого кавалера переживать свое поражение.