Диана Бош - Забытый грех

Дом находился не слишком далеко от Москвы, в старом дачном поселке, где большинство халуп за последние годы из фанерно-деревянных превратилось в каменные добротные особняки. Дом Нолицкого, небольшой, но добротный, приютился в самом удаленном от дороги краю поселка, и со всех сторон его окружали неказистые дачные домики, в которых явно постоянно никто не проживал. Может быть, поэтому никто из соседей не заметил, что на участке давно не появлялись? Но, скорее всего, здесь, как и в большом городе, людям не было друг до друга никакого дела. Отчужденность, возникшая в последние годы между горожанами, как щупальца, расползалась в разные стороны, заражая все больше людей, разделяя и разобщая их.

Лямзину такие отношения не нравились, ему казалось, так не должно быть. Но ответа на вопрос: «Отчего это происходит?» – он не знал.

В доме, несмотря на распахнутые окна и двери, стоял затхлый запах нежилого жилья. Казалось, им пропахли все стены, прозрачные занавески и даже маленькие эстампы, развешанные повсюду.

Пока Лямзин осматривал жилище, молоденький лейтенантик-участковый тарахтел скороговоркой рядом с ним, торопясь изложить как можно подробнее обстоятельства дела.

– В общем, она открыла люк, а там темно, лампочка перегорела…

– Что, ты сказал, на люке стояло?

– Шкаф подвинут был. Рохлина удивилась еще, зачем погреб шкафом закрывать, ну и отодвинула его. Потом достала фонарь, в проем посветила. Говорит, обычно у них погреб водой подтапливался, а тут сухо, и лежит внизу что-то. Она в полутьме-то не разглядела сперва, думала, какое-то тряпье упало. А потом, когда спускаться начала, ногу в сандалии и увидела. Ну, она испугалась и давай скорей наверх.

– Труп в каком состоянии?

– Поскольку в подвале влажно, да и притока кислорода не было, то он саф… сапофи…

– Сапонифицировался?

– Да, – с облегчением выдохнул лейтенант. – Превратился в жировоск, короче.

– Жена труп опознала?

– Нет еще. Рохлина боится на него смотреть.

– Тут я ее понимаю, я бы тоже боялся.

Лейтенант побледнел, вспоминая, что недавно довелось увидеть.

– Но вещи ей на опознание предъявили, – сказал он. – Говорит, его, Нолицкого, они.

Парень прерывисто вздохнул и вытер мигом вспотевший лоб.

– Чего так нервничаешь, первый раз, что ли? – спросил Лямзин.

– Нет. Но такого еще не видел.

– Согласен, зрелище отталкивающее, но не всем так везет: получить в первые дни работы подобный опыт. Привыкай. То ли еще будет.

– Эдуард Петрович! – позвал оперативник. – Вы должны на это посмотреть.

Лямзин вышел во двор и приблизился к Дамиру, который держал что-то в вытянутых руках.

– Что здесь?

– А вот как раз по нашей теме, смотрите, – Дамир разложил на земле цветастую аляповатую клеенку.

Подполковник посмотрел на нее, но в первый момент ничего не разобрал: клеенка была грязная, в пунктирных следах белой краски, распыленной из баллончика. Но чем дольше он вглядывался, тем четче видел то, что там было написано.

– «Gula». Чревоугодие, – прочел он. – Вот он – первый грех.

– Да, именно так, – кивнул парень. – Этой скатертью был застелен журнальный столик в доме. Когда Рохлина пришла, на нем остались высохшие и сгнившие продукты. Она, недолго думая, все сгребла и вместе со скатертью выкинула вон.

– А где остатки пищи?

– Да вот здесь она все стряхнула, – Дамир показал на землю с видневшимися на ней пищевыми отходами.

Лямзин присел на корточки и стал рассматривать все вокруг себя. Поднял зеленое бутылочное стекло, потом еще одно, корку черного хлеба, усохшую до состояния камня и перепачканную белой краской, затем встал и отряхнул руки.

– Осколки. Интересно. Похоже, преступник ударил Нолицкого бутылкой по голове, а потом скинул в подвал труп. Это в принципе вписывается в способ убийства. Вернувшись, преступник взял стоявший тут же баллончик с краской и размашисто, по всему столу, поверх продуктов написал слово «Gula». В общем-то, Нолицкий поесть любил, так что вроде бы все вписывается в нашу версию. Хотя, черт возьми, я не понимаю, зачем за обжорство убивать?!

– Может, преступник все-таки маньяк? – осторожно предположил Дамир, но Лямзин медленно покачал головой.

– Нет. В его действиях явно присутствует логика. И если нам удастся ее разгадать, то мы поймем, кто он.

Александра сидела в легком халатике на кухне, поставив босые ноги на перекладину табуретки, и колола орехи в расстеленное на коленях полотенце. Перед ней в миске на столе лежали горкой ядра, а скорлупу она стряхивала в мусорное ведро. Сильвер и Дуся крутились тут же, мурлыча и проводя по ее ногам пушистыми хвостами.