— Полковник, богом клянусь, я и понятия не имею о том, что говорит этот сумасшедший, — Банлон выл, словно зверь.
Полковник, даже не повернув к нему голову, сказал:
— Продолжайте.
— От удара о камни ущелья Джексон умер мгновенно, я готов доказывать это перед любым экспертом. Но на затылке у него была одна интересная рана, из которой вытекло очень много крови…
— А мертвые не кровоточат.
— Правильно. Поэтому я и утверждаю, что Банлон оглушил его, привязал к руке какую-то тряпку и сбросил с моста. Потом, остановив поезд, он рассказал свою версию и, в общем-то, нигде не переиграл, изображая сильное душевное потрясение.
— Вы ничего не сможете доказать, — прохрипел Банлон.
— Верно. Не смогу доказать даже того, что вы перерезали телеграфные провода и тем самым ликвидировали связь с Риз-Сити.
— Банлон налаживал какой-то парорегулятор, пока мы стояли.
— Точнее будет сказать, разлаживал его… Не смогу я доказать и того, что он остановил поезд для загрузки топливом раньше, чем нужно, а сам в это время приладил взрывчатку к сцеплению между вагонами, рассчитав все так, чтобы взрыв произошел на самом крутом подъеме в этих горах. Теперь-то нетрудно догадаться, почему никто не выпрыгнул из оторвавшихся вагонов. Когда мы спустимся, чтобы осмотреть обломки, мы наверняка обнаружим, что двери заклинены снаружи, а Девлин убит.
— Выходит, все эти люди были убиты преднамеренно? — спросила Марика.
Внезапно раздалось четыре выстрела.
— Ложись! — крикнул Дикин.
Но этому приказу последовали не все. Банлон, которому нечего было терять, выхватил тяжелый восемнадцатидюймовый гаечный ключ и обрушил его на голову Рафферти. В следующее мгновение он уже выхватил из ослабевших пальцев кавалериста револьвер и резко повернулся к остальным.
— Бросайте оружие, полковник.
Клермонт, револьвер которого был направлен в сторону тендера, даже выругался шепотом от досады, потом разжал руку, и его тяжелый армейский кольт звякнул по металлическому полу кабины.
— А теперь, — продолжал распоряжаться машинист, — все вставайте. И сразу же поднимайте вверх руки.
Дикин и Клермонт послушно встали и подняли руки. Девушка, казалось, не слышала его. Она смотрела на Рафферти. Солдат был, без сомнения, мертв.
— Говорю вам еще раз, вставайте, мисс.
Марика медленно, будто во сне, встала и подняла руки. Когда Банлон посмотрел на Дикина, ее правая рука двинулась немного вбок и оказалась у одного из фонарей, подвешенных к потолку. Если Дикин с полковником что-то и заметили, то прочесть это по ним было совершенно невозможно. Тонкие пальцы девушки сомкнулись на ручке фонаря.
— Не знаю, как вы предполагали использовать эти белые простыни, — прорычал Банлон, указывая на кусок белой ткани, которая торчала из-за пазухи Дикина, — но они нам в самом деле пригодятся. Полезайте на дрова и помашите этой белой тряпкой. И поживей!
В этот миг Марика сняла фонарь с крючка и взмахнула им в воздухе. Уголком глаза Банлон увидел летящее на него пятно света, отшатнулся, но было уже поздно — фонарь ударил его по левой скуле. Он не выпустил оружие, но на две секунды потерял равновесие, и…
Дикину этого хватило. Он шагнул вперед и, не размахиваясь, ударил Банлона лбом в лицо. Машинист выпустил револьвер и отлетел назад. Дикин, как тигр, бросился на него, схватил за шею и несколько раз изо всех сил стукнул головой о какую-то выступающую часть парового котла.
Марика впервые видела Дикина в ярости, и от ужаса отвернулась, закрывав лицо руками. А секретный агент приподнял обмякшее тело машиниста, выбросил его в темноту за дверью и придал своему лицу обычное бесстрастное выражение.
И все-таки он не смотрел на девушку.
— Ну, говорите теперь, что хотите! Наперед знаю, как это будет звучать. В цивилизованной стране существует суд, нельзя было этого делать…
— Почему же? — ответила она рассудительно. — Вы же сами признали, что не смогли бы ничего доказать.
Дикин, который обтирал рукавом револьвер машиниста, поднял на Марику удивленные глаза.
— Может статься, — он тщательно обдумывал свои слова, — что между нами больше общего, чем вы думаете.
Марика дружески улыбнулась ему.
— Откуда вы знаете, о чем я думаю?
В губернаторском салоне О'Брейн, Пирс, губернатор и Генри держали военный совет. Во всяком случае, первые трое. Губернатор с полным стаканом виски смотрел на пламя открытой печки. На его лице было написано отчаяние.
— Какой ужас! — стонал он. — Я пропал, боже милостивый!
Читать дальше