Артур Баневич - Гора трех скелетов

– Где я?

– А тебе еще не сказали? – удивился я. В госпиталь я полетел сломя голову, сразу же после звонка, мчался на «малюхе», боясь опоздать, увидеть ее пустую кровать и губной помадой на стекле написанное: «Извини. Больше ждать не могла. Й.» – Ты ведь очнулась утром…

– Я… я еще ни с кем не разговаривала. Только с медсестрой. А потом выкинула номер – взяла и уснула вдруг. – И она опять слабо улыбнулась: вот, мол, я какая дохлятина, видишь? Я с трудом удержался от того, чтобы сесть на постель и поцеловать ее. – Не смотри на меня так. Я ужасно выгляжу.

– И вовсе нет, – бодро соврал я.

Йованка сильно исхудала, глаза у нее ввалились, обмотанная бинтами голова казалась маленькой, как у ребенка. Как у того подростка с фотографии.

– Не сочиняй, – вздохнула она. – Я видела себя в зеркале.

– Убью твою медсестру, – наконец-то улыбнулся и я. Набравшись смелости, я заглянул ей в глаза. – Ты мне и такой нравишься.

– И опять врешь, – шепнула Йованка, пытаясь отодвинуться к стене. Не очень-то это у нее получалось. – Ты знаешь, у меня и волос-то нет…

– Парикмахера тоже убью. Жаль, меня не было, когда тебя стригли: я на Печинаце задержался, холера…

– Ах вот как… Мне делали операцию, а ты оставался там, на горе… Что, места в вертолете не было?

– Слушай, все хорошо, все очень хорошо, – мягко сказал я, гладя ее руку. – Слышишь? Все отлично. Ты не должна ни о чем беспокоиться. Все удалось, а если что-то еще не сделано, так это уже моя забота. Читала такую книгу – «Хлопоты – моя специальность»? [5]Это про меня. Совсем еще недавно моей специальностью были сплошные хлопоты.

Вряд ли я убедил ее. Да и слушала она меня вполуха, то и дело косясь на свою руку. И не потому, что в ней была воткнута игла, а потому, что я нежно гладил ее. Такого проявления близости между нами еще не было.

– Где мы?

– В Кракове. До этого ты лежала в американском войсковом госпитале. Как только появилась возможность транспортировки…

– И давно я… болею? – Голос ее дрогнул, голова оторвалась от подушки. – Сколько дней это продолжается?

Я посмотрел на часы. Я просто не знал, как среагирует на мои слова новая для меня Йованка.

– Двадцать два дня, двадцать часов и тридцать две минуты.

– Три недели?! – Тело ее резко взметнулось с постели, я едва успел поддержать его. Халатик у Йованки расстегнулся, дыхание отяжелело.

– Лежи! Тебе еще нельзя вставать. – Я почти силой заставил ее принять прежнее положение.

– О господи! – Глаза у Йованки стали влажными. – Я же сказала Оле, что уеду на пару дней…

– С Олей все в порядке. Она знает, что с тобой, и держится молодцом.

– Соображаешь, что говоришь? Это же ребенок. Она сама больна. Она в больнице, вокруг нее чужие люди…

– Я же тебе сказал, все хорошо. Ты что, по-польски не понимаешь?

Вот такой же взгляд я видел однажды на одной старой картине, где была изображена печальная большеокая Мадонна.

– Хорошо? – горько вопросила Йованка. – Да она же умирает, Марчин. Мы-то с тобой выжили, а она… – Она прерывисто вдохнула открытым ртом, как умирающие легочники. – Все ведь плохо, правда? Это же Султан ее… то есть меня… Султан отец Оли?

– Нет, не Султан. – (Она забыла даже вдохнуть, замерла бездыханная, с открытым ртом. И тут уж оставалось только одно: сказать ей всю правду.) – Это не он твой… Холера! Ну, в общем, Оля не его дочка. Ты в общем-то мыслила почти правильно, но все-таки не угадала…

– Не Султан? – В глазах была растерянность. – Нет, ты что-то путаешь…

– Я?!

– Ты просто боишься сказать мне правду, жалеешь меня. Ведь Султан был моей последней надеждой. Моей и Олиной… Не надо, я же тебе говорила: я не сахарная, я все выдержу. Знаешь, какая я сильная?

Господи, сколько раз, сколько уже сотен раз я проговаривал в уме этот наш диалог и все же оказался не готов к нему.

– Я знаю… знаю, какая ты. Честное слово, знаю… А когда ты подумала о Султане?

По коридору провезли тележку с бигсами. Одно колесико вихляло и пронзительно скрипело. А потом стало тихо. Так тихо, что я услышал, как желтый лист шлепнулся о стекло и прилип к нему. Я хорошо слышал ее голос, голос человека, говорившего вслух о том, что, как правило, не подлежит огласке:

– Не сразу. Пожалуй, впервые у Костаса, когда он рассказывал о бойне на мосту. Я подумала: как хорошо, что меня там не было. А потом почему-то вдруг вспомнила, что боюсь мостов, смертельно боюсь… А почему я боюсь их, спросила я себя, ведь страха высоты у меня нет. Но когда иду через мост, я стараюсь быть подальше от парапета… Глупо, да?