Владимир Константинов - Город

- Ну что, старый маразматик! - весело проговорил он. - Может быть для начала отметим нашу сделку?

- Нет, вы бы мне сначала шпиона.

- "Шпиона"! - передразнил правителя Фарух. - Сам ты, Пантокрин, шпион и не лечишься. Да ладно, будет тебе шпион. - Бледное лицо демона напряглось, стало красным, потом - свекольным, глаза вылезли из орбит и налились кровью, вены на шее вздулись.

От этой жуткой картины Пантокрин невольно закрыл глаза. А когда их открыл, Фарух был уже совсем прежним и, развалясь в кресле, курил сигару.

- У хлюндявых твой шпион, в пятом бараке, - лениво проговорил он.

11. "Хлюндявые"

Григорий Орлов ворочался на жестком диване, пытаясь уснуть, но сна не было, хоть убей. В голову лезли невеселые, бесприютные мысли о том, что ждет его и его любимую впереди. Перспектива рисовалась безрадостной. "Что необходимо сделать, чтобы изменить ситуацию?" - мучился он вопросом. Но как на зло, ничего путнего на ум не приходило. Вспомнилась Чечня. Вот где был ад кромешный. Сколько раз он там прощался с жизнью. И ничего, пронесло. Даст Бог и здесь пронесет. А скольких товарищей он потерял на той жестокой, бессмысленной, никому не нужной, постыдной войне? Не счесть. Необстрелянных восенадцатилетних ребят, будто стадо молодняка, гнали на убой. А потом ещё унизили постыдным миром с боевиками, наплевали в душу. Ответят ли за это те, кто развязал ту страшную кровавую бойню? И есть ли им прощение? Нет, такое невозможно простить. Они должны, обязаны за все ответить.

После окончания университета Орлова вызвали в райвоенкомат и сказали, что надо год послужить. Он не возражал. Надо, так надо. В Омске он прошел ускоренные курсы младших командиров и через два месяца в звании младшего сержанта в составе роты солдат новобранцев был направлен прямиком в Чечню. И в первом же бою под Бамутом рота не досчиталась половины своих бойцов. Тогда-то и пришло впервые к Григорию осознание того, что их предали правители. Разве же можно это когда забыть? Нет, есть вещи, которые ни забыть, не простить нельзя. Честно. А разве можно забыть умирающего у него на руках замечательного парня Алешу Игнатова? Какой был голос у парня! Как он пел: "Я помню вас и все былое..." Эх! Да он один стоит всей этой преступной своры правителей во главе со "всенародноизбранным". Неужели же они так и не ответят за смерть Алеши и тысяч таких же, как он, парней?! Это было бы предательством их светлой памяти. И даже не в этом дело. Это прежде всего нужно оставшимся в живых. Безнаказанность приводит к утрате чувства справедливости, которое заканчивается в конце концов опустошенностью, как моральной, так и физической. На войне Орлов повзрослел на добрый десяток лет, а вернулся с неё пустой, как гнилой грецкий орех - с виду вроде крепкий, а внутри - одна труха. Он уже не был тем беспечным малым, уверенно шагающим по жизни. Нет. От былой уверенности не осталось и следа. Постепенно пришло осознание бессмысленности и никчемности своего существования, что он всего-навсего пешка, разменная монета в руках грязных политиков. День ото дня жить становилось все скучнее, все невыносимей. В груди зародилось что-то тяжелое, темное, злобное, даже, сверепое. Все могло кончится тем, что он либо, как говорится, по черному запил и кончил свою беспутевую жизнь где-нибудь в пьяной драке, либо и того хуже - пустился во все тяжкие. И только здесь, в этом жутком городе-призраке, как не странно, он вновь обрел себя, почувствовал и вкус, и цвет жизни. Может быть именно поэтому он и встретил здесь свою большую и единственную любовь. Сейчас он считал это вполне естественным и закономерным. Да, но как же отсюда выбраться?

Прежде он был законченным атеистом. Не верил ни в Бога, ни в Дьявола, ни в нечистую силу. Был убежден, что здесь, на Земле, все начинается, здесь же и заканчивается. Но оказавшись в этом городе, понял, что разговоры о чертях, ведьмах и прочей нечисти - не досужий вымысел, они существуют на самом деле. А если есть они, то должны быть и более могущественные силы добра и зла. Значит, жизнь продолжается и после смерти бренного тела? Выходит, что все, что рассказал ему домовой, правда? Выходит, что так.

Орлов услышал тихий условный стук в дверь. Сигизмунд! Это был действительно домовой. Теперь он показался Григорию ещё меньше и несолиднее, чем раньше. Под мышкой он держал какой-то бумажный пакет.

- Вот, Григорий Александрович, подкрепитесь, пожалуйста, - сказал Сигизмунд, протягивая Орлову пакет.

В пакете оказались бутерброды с ветчиной. Один их вид вызвал у Григория обильную слюну и болезненные спазмы желудка - настолько он был голоден. Забыв поблагодарить домового, он с жадностью набросился на бутерброды. И лишь когда с ними было покончено, спохватился: