Владимир Константинов - Зверь

Но в машине, когда мы возвращались из зоопарка Наташе стало плохо, стала жаловаться на боли в животе, лицо побледнело, заострилось. Я предложил ехать в роддом, но она в страхе воскликнула:

- Нет, нет! Не надо! Это пройдет. У меня уже так было.

Дома она сразу же легла в кровать, укрылась с головой одеялом и на какое-то время затихла, как мне показалось, уснула. Но вскоре ей стало хуже. Она сбросила с себя одеяло, обхватила руками низ живота, принялась кататься по кровати и надсадно, жутко кричать:

- Ой, мамочка! Ой, не могу! Умираю!

Я страшно перепугался, позвонил в скорую.

- Алло, слушаю вас! - раздался бесстрастный женский голос.

И я поразился этой бесстрастности.

- Срочно приезжайте! Женщине плохо! - прокричал я.

- Что случилось?

- Не знаю. Возможно схватки. Но что-то ненормально. Такое впечатление, что она умирает.

- Ваш адрес? - Голос все также был бесстрастен, даже монотонен.

Я назвал адрес.

- Хорошо. Ждите. - И я услышал короткие гудки.

Пока ждал скорой помощи Наташе становилось все хуже и хуже. Она уже не кричала, а как-то совершенно жутко выла, будто раненый умирающий зверь, на лбу выступил крупный бисер пота.

- Господи! Как больно! Сделай что-нибудь! - обратилась она ко мне.

Я метался по комнате и не знал, что предпринять, чтобы хоть как-то облегчить её страдания. Сбегал на кухню принес стакан воды. Она с жадностью её выпила. Сказала чуть слышно, но твердо:

- Я умру.

- Ну что ты такое говоришь, Наташа! Все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!

- Нет, я умру, - с непонятной убежденности, как давно для себя решенное, проговорила она. - Ты сообщи моим родителям и попроси у них за меня прощение.

- Прекрати! Сейчас же прекрати! - закричал я. Но она уже меня не слышала. Боль вновь набросилась на неё и принялась терзать, заглушая сознание. Наташа стала кричать и кататься по кровати. И тут я увидел на простыне кровь. И мне стало по настоящему страшно.

Наконец приехала скорая помощь. Наташу положили на носилки и унесли. Я вышел за врачами, сел в "Вольво" и поехал за машиной скорой помощи.

Я в полном оцепенении сидел в старом обшарпанном кресле в холле роддома, уставившись в одну точку. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, как доставили Наташу. Во мне будто все омертвело. Оставалось лишь осознание того, что вот-вот произойдет что-то страшное, жуткое и это что-то напрочь перечеркнет все мои надежды, желания, всю мою жизнь. Это рок, удар судьбы. И я не могу и, главное, не хочу этому сопротивляться. Как холодно! Почему в больницах всегда такой сумасшедший холод? Наверное потому, что здесь слишком много отрицательной энергии. Наверное. Господи! о чем я думаю?! А о чем ещё думать? Глупо все устроено на этом свете. Невероятно глупо и совершенно бессмысленно. Сейчас бы выпить что-нибудь, согреться. Каким-то шестым чувством понял, что страшная минута стремительно приближается.

Открылась дверь напротив и из неё вышел высокий молодой мужчина в белом халате. Он направился ко мне. По его лицу я все понял. Нет!!! Это не может, не должно быть!!

- Весьма сожалею, - печальным голосом проговорил врач, разведя руками. - Мы были бессильны.

- Нет!! - прокричал я, вскакивая. - Кто?! Ребенок?!

- Ребенок уже был мертв. К сожалению, нам не удалось спасти и мать. У неё отрицательный резус фактор. К тому же вторая беременность.

- Как вторая? - опешил я.

- А вы этого не знали?! - удивился врач. - Первая также была неудачной, закончилась выкидышем на седьмом месяце. Ей ни в коем случае нельзя было иметь ребенка. Примите мое искреннее соболезнование.

Было такое ощущение, будто меня всего вытряхнули. Внутри остался лишь жуткий, колючий холод. Как же жить после этого?! И чем жить?! Я медленно опустился в кресло и заплакал.

Врач пошарил в кармане халата, достал какую-то маленькую таблетку, протянул мне.

- Возьмите. Это вам поможет.

- Не нужно. - Я отвел его руку.

- Извините! - проговорил врач и скрылся за дверью.

А я продолжал плакать. Даже не помню, когда плакал в последний раз. Такое впечатление, что такого со мной никогда прежде не было. Но слезы не приносили облегчения, нет. Они лишь усиливали гнетущую боль внутри и увеличивали холодную пустоту. Во мне была не просто пустота, а Торричеллиева пустота, вакуум. Я понимал, что должен встать и как можно быстрее покинуть этот холодный склеп, но был не в состоянии даже пошевелиться. Жалко ли мне было Наташу, ребенка? Нет, жалости не было. Наоборот, я испытывал к ней ненависть. Именно с ней я связывал все свои надежды. Мне нужна была красивая здоровая самка, способная родить красивого и здорового звереныша. А она меня обманула, скрыла то, что я только-что узнал от врача. С её смертью рухнули все надежды. Значит я не закончу свой фильм и никогда не избавлюсь от болезни. Ко мне до конца моих дней каждую ночь будет приходить ненавистный Туманов, смеяться надо мной и называть бездарем. Нет, я этого не вынесу! Почему?! За что мне такое испытание?! Это все Зверь! Это он мстит мне за то, что хотел рассказать о нем правду. Будь ты трижды проклят Зверь и все твое звериное племя! Впрочем, что это я. Ведь своим фильмом я как раз служил Зверю, хотел рассказать людям о бессмысленности ему сопротивляться. Но если это не Зверь, то кто меня так жестоко наказывает? Бог?! Ха-ха-ха! Не смешите меня! Его давно свиньи слопали, хрюкая и повизгивая от удовольствия. Есть один лишь Зверь, алчный, свирепый, ненасытный. Он устанавливает миропорядок и ревностно следит за его исполнением. Так за что же ты меня наказываешь, Зверь? Где, когда и в чем я допустил ошибку?