Алексей Кленов - Зуб дракона

Из окошечка выглянул перепуганный продавец. Вспомнив, как он убежал в начале драки в глубь магазина, я подумал, что это он и вызвал милицию. Наверное, где-то там, внутри, у него есть телефон. И еще подумал, что завтра сообщат мне на работу, что я в пьяном виде затеял драку у ночного ларька, и мне стало совсем плохо.

Но я забыл, с кем имею дело. Когда из машины выскочили двое сержантов. Валька вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение и протянул в раскрытом виде одному из них. Тот прочитал, молча козырнул, кивнул напарнику на лежащих парней и сказал:

— Пойди, сообщи трезвякам по рации. Пусть заберут, у нас на них уже места нет.

Второй сержант молча повернулся, но первый окликнул его.

— Подожди. Забери-ка вот этого. — И указал на меня рукой. Я еще не успел открыть рот, как Валька поднял предостерегающе руку.

— Это со мной, сержант. Вот этих троих заберите, я позже зайду в отделение, помогу составить протокол. Вы из 112-го?

— Нет, из 96-го.

Валька кивнул головой.

— Хорошо. Пусть их затолкают в холодную. Проспятся, я потолкую с ними.

Второй сержант пробурчал вполголоса:

— Им не холодная, им врач нужен. Надо же так отделать…

Валька резко обернулся на его голос.

— Придержи язык, сержант. Ты, когда один против троих идешь, тоже силу удара рассчитываешь, или как?

Сержант угрюмо молчал, глядя в сторону. Валька повысил голос:

— Не слышу, сержант!

— Так точно.

Валька вскипел:

— Что, так точно?!

— Так точно, не рассчитываю…

Валька поиграл желваками, в упор глядя на сержанта, коротко махнул рукой и сказал, как отрезал:

— Занимайтесь своими обязанностями, сержант.

Тот козырнул, отчеканил: "Есть!", — и трусцой побежал к машине.

Я смотрел широко раскрытыми глазами на все это и пытался сообразить: что же происходит? Валька, безо всякой необходимости, жестоко избил всех троих, а эти два сержанта так спокойно на это реагируют? Один попытался, было вяло протестовать, да и то сразу замолчал и послушно побежал выполнять приказание. В голове у меня это не укладывалось. Конечно же, я был зол на этих парней, о чем речь? Но ведь должна же быть мера? Неужели только за одну похабную фразу можно так спокойно и хладнокровно избить человека? Так или примерно так я рассуждал. За точность моих мыслей поручиться сейчас трудно. После удара в голове у меня все звенело, гремело, хлябало и раскачивалось, как товарный состав на стыках. А Валька, как ни в чем не бывало, хлопнул меня по плечу и спросил:

— Ну что, Игорек, шампанского-то возьмем?

Я промычал что-то неопределенное, и Валька это что-то расценил как согласие. Подойдя к окошечку магазина, он протянул деньги и коротко, тоном приказа, сказал:

— Шипучки.

Взяв бутылку и сдачу, он вернулся и со смехом потянул меня за рукав.

— Э-э-э, Игорек, да ты от страха совсем одеревенел. Ну, пойдем, пойдем. Все уже кончилось.

Я двинулся следом за ним, машинально переставляя ноги, все еще находясь под впечатлением происшедшего. Опомнился я только у самого дома. Покосившись на Валькино лицо, спокойное и непроницаемое, словно маска, я спросил:

— Валька, а нужно ли было так?

Похоже, я его недооценил, полагая, что он даже не думает ни о чем. Потому что в следующее мгновение он резко повернул меня к себе, схватив за отвороты плаща, и я в упор увидел его горящие яростью глаза. Голос его был резок и почему-то неприятен, с каким-то металлическим скрежетом.

— Ты спрашиваешь, нужно ли? Я отвечу тебе. Нужно! Нужно, потому что сойди им это с рук, в следующий раз они будут еще наглее и развязнее. Нужно, потому что на моем месте мог оказаться человек, не умеющий постоять за себя. Нужно, потому что этим человеком можешь оказаться ты, и я не хочу, чтобы ты выглядел так, как эти трое выглядели после моего урока. Нужно, потому что…

Он скрипнул зубами и замолчал, только сверлил меня своими горящими глазами и в этот момент был поразительно похож на озлобленного волка с вздыбленным загривком. И было в его оскале что-то жалобное, хоть и звериное, словно он и сам сейчас сомневался в своей правоте и ждал от меня поддержки. Я покорно молчал, признавая частично его правоту. Но только частично. Большая часть меня в этот момент противилась его словам, его звериной психологии. Но я счел за благо промолчать, понимая, что никакие слова сейчас не дойдут до его сознания, опьяненного пусть и справедливой, но все же звериной победой. Я только тихо сказал, пытаясь освободиться от его цепких ручищ: