Леонид Костомаров - Десять кругов ада

- Умерла мать...

Медведев оглядел его - вдруг сразу сгорбившегося и ставшего рыхлым. Поморщился, как от боли.

- Да? А жена... дети?

Кочетков неопределенно пожал плечами. Бакланов смотрел на Медведева, криво сморщившись: мол, чего пытаешь, курва, человека?

- Вижу, за два года ничего в тебе не изменилось, жаль... - сказал после паузы Медведев. - Помню, как объяснял ты на политзанятиях, кто такой козел... Помнишь?

Уходящий Синичкин вздрогнул, Бакланов подозрительно посмотрел на Кочеткова. Медведев поймал этот взгляд.

- Раньше, как я помню, вы все дрались, а теперь - не разлей вода? оглядел обоих.

Бакланов опустил глаза, пожал плечами - как хочешь думай, начальник, твое право.

- Так вот, объяснял ты нам, что козел - это тот, кто ведет баранов на бойню. На мясокомбинатах ты это видел. Козлы, значит, - предатели. Это ты относил ко всем активистам... Ты - не баран, не козел... Ты себя волком звал. Ах, как страшно! - язвительно помотал головой Медведев.

Кочетков стоял не двигаясь, кажется, готовый броситься на майора.

- Этакий продолжатель волчьего племени воровского... - Медведев презрительно оглядел его. - Ну, что молчишь, волчара?

- Не буду я вам говорить ничего, - не поворачивая головы в сторону Медведева, пробасил Кочетков.

- А то, что вы здесь предателей воспитываете, которые жрут друг друга, как в волчатнике, это без вопросов, - неожиданно звонким голосом встрял Бакланов и стал пялиться на Медведева взглядом - дерзким, ненавидящим.

- Вломить? - уверенно спросил Шакалов, показывая дубинкой на говоруна.

Майор еле заметным движением головы запретил, медленно оглядел Бакланова с ног до головы, что-то себе отметив.

- В изолятор. Бакланову еще пять суток.

- Во-от... - зло начал тот.

- И еще пять, - перебил его властно майор, поворачиваясь от зэков к выходу, мгновенно уставший.

Бакланов окаменел. Синичкин уже давно стоял лицом к дверям, напрягшийся, будто ждущий удара. Кочетков пялился в стену.

Медведеву отчаянно захотелось быстрее выскочить с вахты обратно - на волю, побежать домой, а там скинуть галифе, китель, встать под душ и долго-долго мыться, постепенно забывая и про Зону, и про баклановых, и про синичкиных...

Он даже помотал головой, отгоняя жгучую эту потребность, кашлянул, быстро прошел мимо замерших зэков - опять в лагерную, закрытую зону жизни, от которой никак он не мог отвертеться...

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Все, нюни нельзя распускать... вернулся - терпи. Бегу-бегу и стараюсь не думать ни о чем. Ну... Иваныч, хватит ныть...

- Товарищ майор! - Наперерез шел коренастый капитан Волков, оперативник. Опять к нам? Рад, рад.

Ну, пожали друг другу руки. Как же, рад ты, ага...

- Думаю, что теперь дружнее будем работать, а? - заглянул в глаза Волков. - И вообще... кто старое помянет?.. - спросил осторожно, ожидая реакции.

Ах ты, сука продажная, заелозил - "кто старое помянет..." Знаешь мой характер покладистый, а то бы не подошел, только на летучке бы издали и зыркал, как обычно и было.

А взгляд-то затравленный - чует свою подлость. Знает, что ему не прощал я никаких выходок в колонии, и теперь его методы могу предать гласности. Отвратная рожа у этого капитана, мясистая, нет шеи, она лежит у него на широкой груди. Маленькие ломаные ушки и поросячьи глазки на конусной голове с ежиком жестких, смоляных волос, которые растут от самых бровей... Уголки рта всегда подковой вниз, что придает этому шкафу пугающую свирепость.

Намылился этот Волков, гений оперативной работы, однажды в краевое управление - штаны протирать да баб в кабинетиках щупать. Те кабинеты-то почище, понятно, да и академия поближе. А если дальше с такими же успехами можно и в столице остаться, и генеральские погоны отхватить; а почему бы и нет? Тогда и не засидишься в нашем медвежьем углу. А вот сидишь, потому что я, майор Медведев, рапорт подал на тебя, дорогой товарищ оперативник, за шашни с зэками и поборы бакшиша с них, чего не стыжусь и что, как коммунист и коллега, должен был сделать. Чтобы не плодить генералов-чудаков на букву "м"...

Что ж ты на меня так усмешливо глядишь? Ничего, я потерплю. Но выходки твои мерзкие как не прощал, так и не буду прощать, как бы ты ни уговаривал, а сломать меня, знаешь же, невозможно. Так что живи рядом, халявщик, и старайся человеком наконец стать, это никогда не поздно, капитан. А если подтвердится то, о чем были у меня большие подозрения на твой счет, дорогой оперативничек, но не успел я их проверить, будет тебе тогда вместо хлеба с маслицем баланда обещаю.