Леонид Костомаров - Десять кругов ада

А на этом витке времени на Земле в жизни людей случились их негромкие события:

моего хозяина освободили от его обязанностей бригадира по собственному желанию;

мне была набита на протез новая упругая резиночка, и теперь я ступал мягко, почти неслышно;

майор Медведев попал в больницу с сердечным приступом, и командир, навестив его, корректно предложил майору готовить документы на увольнение;

наступило лето, и я почти все время, пока хозяин был на работе, проводил в лесу, где было много сытного и разнообразного корма;

умер во сне человек по прозвищу Поп, и Лебедушкин ревел, как малое дитя, когда выносили его из барака;

Журавлев был повышен в должности и стал исполняющим обязанности вольнонаемного бухгалтера и приходил теперь в барак только к отбою;

угасло лето, и скоро завершится мой сказ об этом месте обитания людей, которому я отдал столько лет.

Вот и все небольшие новости за столь большой по человеческим понятиям срок, но по меркам Неба он даже незаметен. Всего лишь вспышка зарницы...

ЗЕМЛЯ И НЕБО. ИВАН МАКСИМОВИЧ ВОРОНЦОВ

Весть о смерти Поморника застала меня внезапно, уже утром, когда выходили из Зоны на работу. Шакалов равнодушно крикнул угрюмому Волкову:

- Слыхал, капитан, поп коньки отбросил?

- Слышал, - ухмыльнулся оперативник, - одним придурком меньше, - и смачно сплюнул.

Воронцов содрогнулся... Внимательно смотрел на своего ярого врага и недоумевал: "Ну как можно полюбить эту сволочь?! Травит зэков наркотой, бьет, насилует их жен, сестер... не прав был Поморник... таких надо только давить..."

Видимо, звериное чутье было у Волкова, он словно прочел мысли и хищно осклабился, подходя к Ивану...

- Ну что, бригадирчик... все лепишь горбатого к стенке? Ведь точно в бега собрался... Я тебя раскручу, я тебя... - И вдруг осекся, вздрогнул, недоуменно пялясь на зэка.

"Господи, прости этого придурка, - отрешенно и ласково глядя в волчьи глаза, думал Иван, - ведь он родился безгрешный, сучья жизнь его сделала таким... баба, сволочь, свихнувшаяся на деньгах, на коврах, паласах, тряпках... он же в клетке, похуже, чем мы... прости и помилуй его, засранца", - ворочались жерновами его мысли, и припоминал он слова из молитв Поморника... И так ему стало смешно и легко, видя растерянность матерого преступника в погонах, что он уже вышептывал слова, а потом сказал четко опешившему капитану:

- Господи, смилуйся над ним и прости грехи его тяжкие...

- Воронцов, ты это... чего, - подозрительно сощурился Волков, - опять напился? Это надо мной просишь смиловаться и простить грехи?

Квазимода не ответил, улыбался и гнал, гнал из себя злость... рецепт Поморника целил его душу, он работал... и ему плевать было, что сейчас выкинет Волков... Главное, он растерялся, мучительно ищет ответа... Он ломается от Любви... Боже, как все просто...

Волков побледнел, потом щеки полыхнули приливом бешеной крови, и он заорал:

- Еще один поп выискался! Ха-ха-ха-ха! Ты глянь, Шакал, на него! Свихнулся Квазимода! - И вдруг осекся, снова растерянно огляделся.

Никто его смех не поддержал, даже придурковатый прапор. Зэки в упор смотрели на него и лыбились, они поняли, что Кваз невероятным образом умыл ненавистного им сыскаря, сломал на минуту, и этого было достаточно, этой слабости и растерянности, чтобы увидеть его гнилое, трусливое нутро, а вся спесь, злоба открылись в ином свете и стали смешными. На мгновение вся колонна стала выше его, напыжилась, надулась и вдруг грохнула смехом, кто-то указывал пальцем, пропал страх... Зэки как в цирке ржали над клоуном, и им был Волков... Ржали до слез, до икоты, пока их не угнали на работу.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

На заводе Воронцов расставил людей по рабочим местам и исчез. Он выпросил у знакомого шофера панелевоза хороший топор и работал весь день, даже на обед не явился. А вечером вышел на построение, и все - прапора, зэки, вольные рабочие, шофера - замерли...

Квазимода нес на плечах громадный дубовый крест... он был так любовно слажен, отшлифован наждачной бумагой, что хотелось потрогать руками...

Он стал с ним впереди колонны, и охрана растерялась. Инструкции не позволяли выносить с завода ничего, но тут появился главный инженер, подошел к Воронцову, погладил крест рукой и промолвил:

- Молодец... когда тебя освободят, возьму начальником столярного цеха... слышал, слышал... человек у вас помер... может, машину дать?

- Спасибо... я сам донесу. - Он стоял, согнутый под тяжестью, Сынка кинулся было подсобить за комель, но Иван остановил: - Отвали, я сам... - и смело шагнул к закрытым воротам.