Наталья Андреева - Выдержка

А ведь это война! Мне объявили войну! Они сожгли мою машину! Чем я отвечу?

— Кто владелец машины?

Я оглянулся.

Вопрос задал мужчина высокого роста, под метр девяносто. Видимо, он здесь за старшего.

— Я! Я владелец! — метнулся к нему товарищ в семейных трусах.

— Какой марки была машина?

— «Тойота»! А почему была?

— Потому что она сгорела.

— Как сгорела? Да вот же она! — Мужчина указал на гараж с настежь распахнутыми воротами.

— Что вы мне голову морочите? — разозлился высокий.

— Я морочу?! Да меня ограбили! Вскрыли гараж! Вы что, не видите!

— Какого черта?! Машина-то на месте!

— Но гараж-то вскрыли!

— Я владелец, — прервал я начавшуюся перепалку. И прокомментировал, чтобы вопросов не осталось: — Я владелец сгоревшей машины.

После чего назвал марку и номер. Высокий успокоился, достал папку и все тщательно записал.

— А мои данные? — не унимался товарищ в трусах. — Записывайте!

Он дернул высокого за рукав.

— Послушайте, что вам надо? — огрызнулся тот.

— Я ж вам говорю: меня ограбили!

— Вы сначала оденьтесь, — посоветовал высокий.

— …Я смотрю во двор и вижу, что ворота моего гаража открыты!

— А горящую машину в двух шагах вы не заметили? — ехидно спросил высокий.

— Какую еще машину? — занервничал мужчина. Похоже, он единственный не заметил, из-за чего же все мы здесь сегодня собрались. Пожара.

Высокий обернулся и крикнул:

— Вася, займись!

Подошел товарищ в форме и попытался увести «пострадавшего». Тот упорно сопротивлялся:

— Я требую соблюдения закона! Меня ограбили!

— Хорошо, хорошо. Вы оденьтесь, потом мы пройдем в дежурную часть, там вы напишете заявление.

— Я требую, чтобы занялись моей машиной!

— Но ваша машина цела…

— Я требую!

— Хорошо, хорошо…

Они наконец удалились.

— Документы? — повернулся ко мне высокий.

Я достал техпаспорт и права. По счастью, они лежали во внутреннем кармане пиджака. Вместе с ними я случайно достал конверт Сгорбыша и хотел было переложить его в другой карман.

— А это что? — подозрительно спросил высокий.

— Видите, здесь написано: «НЕГАТИВ»?

— Покажите.

— Но это личное.

— Господин э-э-э…

— Петровский, — подсказал я.

— Петровский. Это теперь не личное, а общественное. Глядите, сколько людей на ноги подняли!

— Но не я ведь ее подпалил?

— А почему подожгли именно вашу машину?

— Не мы выбираем, нас выбирают, — философски заметил я. Объяснять, почему подожгли именно эту машину, было долго. К тому же у меня никаких доказательств. Я просто отдал ему конверт и сказал:

— Смотрите.

Как я и ожидал, после того как высокий заглянул в конверт, лицо у него вытянулось:

— Что это такое?

— Наследство.

— Это ж мусор!

— Мне он дорог, как память. Верните, пожалуйста.

Высокий беспрепятственно вернул мне конверт. Вот так и они. Из Синдиката. Открыли его, заглянули внутрь и решили: мусор. После чего постановили отдать конверт мне. А если бы там и в самом деле был негатив?

Сотрудники милиции промурыжили меня часа три. И постановили: хулиганство. Нашелся свидетель, который наблюдал, как к моей машине подбежали двое мужчин, быстренько облили ее бензином и подожгли. Описать их он не смог. Сказал, что за поджогом наблюдал издалека, что разумно.

Я знал, что они никого не найдут. Ни мужчин, обливших мою машину бензином, ни «кузнечика». Скорее всего, это был искусный грим, а девушка хорошенькая. Во всяком случае, актриса она замечательная! Я усмехнулся. Ну что, Петровский, доигрался?

Наконец меня отпустили. Легче мне от этого не стало: я шел домой с пустыми руками. У меня больше не было ни-че-ro. Лишь паспорт Сгорбыша. Постой, постой… А компьютер? Это моя последняя надежда.

Надо сказать, что устал я смертельно. В прихожей я мельком посмотрел в зеркало: на лице сажа, руки в копоти, на подбородке и щеках щетина, пиджак помят. Как будто я провел у сгоревшей машины не три часа, а трое суток.

Сейчас я сам на себя не похож. Довели! Плейбой с обложки глянцевого журнала превратился в угрюмого небритого мужика, место которому в гараже, у газеты с очищенной воблой и ящика пива. Из моей бедной головы вылетели все галантные французские слова, остались только русские матерные. Что я и сделал: смачно выругался.

«Спокойно-спокойно-спокойно…» Надо принять ванну, побриться, надеть чистое белье. Какого черта! Я кинулся к компьютеру. Это война. На войну не ходят в белоснежной рубашке, набрызгавшись одеколоном, разве только в смертельный бой. Но умирать я пока не собираюсь. Какого черта? Петровский, спокойно! Возьми себя в руки!