Лев Кожевников - Смерть прокурора

Алексей не перебивал, хотя все сказанное в обших чертах он себе представлял. Слушая вполуха хриплый раздраженныи голос, он вспомнил чью-то реплику, брошенную мимоходом: "медэксперт Голдобина полноценно ощущает жизнь только в морге, когда вспарывает трупам полости. В другом качестве люди ее не интересуют". Пожалуй, в этой шутке что-то есть.

-- Дина Александровна, вам не приходилось сталкиваться затем с вашими покойниками, как если бы они были... Ну, скажем, живыми людьми?

-- Сколько угодно! -- она не то хрипло рассмеялась, не то каркнула вороной.-- Мужчины мрут, как мухи. Сейчас вы судите передо мной, задаете вопросы, но я не дам гарантии, что через день-два вы не окажетесь у меня на столе в прозекторской, и я не буду делать вам трепанацию черепной коробки.

Алексей внимательно посмотрел ей в глаза. Кажется, для нее он и в самом деле представлял собой потенниальный труп.

-- Вы не вполне меня поняли.

-- У вас есть еще вопросы? По существу, разумеется? -Эксперт встала из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

-- Если мой вопрос представляется вам не по существу, в таком случае прошу извинить.

-- До свидания.

Алексей вышел. Разговор был закончен слишком круто. Похоже, он застал Голдобину врасплох. Может быть, она не восприняла вопрос всерьез? Посчитала за неудачную шутку? Но нет, реакция была почти болезненной. По какой-то причине Голдобина не захотела на эту тему распространяться.

Алексей еще более утвердился в мысли, что вопрос необходимо с кем-то срочно обговорить. Чтобы не свихнуться окончательно. Пожалуй, лучше всего подошел бы Хлыбов. В общении с ним он почти физически ощущал удельный вес каждой его фразы, способность к независимым и конструктивным выводам.

Алексей набрал домашний телефон Хлыбова, но трубку никто не взял. Заявиться просто так, без предварительной договоренности, не решился. Он вдруг почувствовал, что кроме Хлыбова в этом чужом городе у него ни одной родственной души. Уж не из-за Анны ли, если быть честными, ему стало чудиться, что он нашел в Хлыбове родственную душу? Пожалуй, это довольно опасное родство... Любопытно, откуда в ней эта непонятная, шаловливая доступность? Тут определенно кроется какая-то тайна.

Проблема с нужным собеседником решилась сама собой. В девятом часу вечера ему позвонил Игорь Бортников, направленный сюда из облпрокуратуры в составе следственной группы. Алексей в душе ругнул себя, что не догадался позвонить приятелю раньше, потому что сегодня в ночь Бортников уезжал из города. Заканчивалась его командировка.

Слушая резкий, возбужденный голос приятеля, Алексей заподозрил неладное.

-- Ты один?

-- Да. Приходи. Правда, я жду еще гостя, но... не уверен.

-- Кто такой?

-- Покойник, по сути,-- в трубке раздался короткий смех. Затем последовали короткие гудки.

15

Спустя полчаса Алексей постучал в дверь гостиничного номера.

-- Открыто, входи,-- услышал он за спиной голос Игоря Бортникова. Приятель поднимался следом по скрипучей, деревянной лестнице.-- Рассчитался за постой,-- пояснил он. -- Знаешь, сколько я здесь торчу, в этом гадюшнике? С небольшими перерывами уже два месяца. Приехал в марте еще по снегу. Можно сказать, по сугробам. Потом запахло весной, солнышко стало припекать, птички чирикают...

-- Если чирикают, это воробьи.

-- А что воробей -- не птичка?

-- Я просто уточнил.

-- Так вот... из-под снега по всему городу, в окрестностях начали вытаивать трупы. Утопленники и удавленники. С колотыми, резаными ранами, изнасилованные. Просто замерзшие по пьянке. Застреленные. Расчлененные. Мужчины и женшины, дети, старики. Милиция работала, как похоронная команда во время чумы, день и ночь. И тогда, Леша, я понял: здесь идет необъявленная война всех против всех. Правда, неизвестно во имя чего.

-- Наверное, как всегда во имя чего-то благородного.

Бортников коротко хохотнул.

-- Ты унылый ортодокс, Леша. Настоящая жизнь поэтому проходит мимо тебя.

-- Очень унылый?

-- Однова живем! Ты оглянись вокруг со вниманием -- народ развлекается. До упора. Ты пробовал когда-нибудь у себя на кухне или в ванной ночью расчленить труп любимой женщины? Обливаясь при этом горькими слезами? Это тебе, брат, не партия в шахматы. Это потрясает! Ты остро переживаешь могучий всплеск разнообразнейших ощущений -- ужас, запах крови, животную радость палача, сладострастие, боль по поводу тяжелой утраты, чувство опасности, сознание собственной исключительности и вседозволенности,-- все вместе, все разом! Короче, это и есть жизнь. Все остальное лишь слабая ее тень.