Майкл Чабон - Союз еврейских полисменов

— Чтоб их черти драли всех. Я их все время чуяла. Там, в Вашингтоне. Здесь, в наших головах. Дергающих за веревочки. Определяющих шаги. Да не только я. Все их чуяли. Нас тут терпели, как гостей. Но предоставили слишком много свободы. Мы возомнили себя автономными. Я воображала, что служу всем и каждому. Обществу. Закону. Как бы не так. На самом деле я служу Кэшдоллару.

— Думаешь, мне стоило бы уйти?

— Нет, Меир.

— Я знаю, что зарвался. Тоже, свободный охотник. Думаешь, я злюсь из-за того, что пришлось вернуть бляху и пистолет?

— Да нет… Но слушание отменили. А ты так любишь, чтобы во всем порядок, чтобы все по правилам, по писанному.

— Да, я люблю, чтобы как по писанному. Я верю в написанное.

— Знаю, знаю.

— Если бы мы с тобой побольше играли по писанному… — Ландсман почувствовал, как между ними возникло что-то опасное. — Ты и твои закидоны, черный год на них…

Ему захотелось рассказать. Эта история с ним уже три года. Когда Джанго исторгли из ее тела, Ландсман подошел к врачу. Бина приказала мужу спросить, может ли быть какой-то прок от исследования недоразвитого плода, его органов.

— Моя жена интересуется… — начал Ландсман и не договорил.

— Были ли видимые дефекты? Нет. Внешне ребенок совершенно нормальный. — Врач заметил ужас на лице Ландсмана. — Но это не значит, что плод в полном порядке, — добавил он.

— Да, понимаю…

Ландсман больше не видел этого врача, не узнал судьбу маленького тельца, которого он пожертвовал темному богу собственных страхов.

— Я заключила с ними ту же драную сделку, Меир. В оплату моего молчания.

— Что ты останешься копом?

— Нет. Что ты останешься копом.

— Спасибо, Бина. Спасибо. Я тронут.

Она прижала руки к лицу, помассировала виски.

— Я тебе тоже благодарна. За то, что ты напомнил, как все это сложно и запутанно.

— Рад помочь, — расшаркался он.

— Хлёбаный Кэш, грёбаный Доллар. Ты видел его прическу? Вплавлена в голову. Волосы не двигаются.

— Он сказал, что якобы к смерти Наоми не причастен. — Ландсман потянул себя за губу. — Свалил на своего предшественника.

Ландсман старался держать голову поднятой, но обнаружил, что смотрит на носки башмаков. Бина, поколебавшись, положила руку на его плечо, слегка сжала. Сняла руку, распоров в душе Ландсмана пару швов.

— И насчет Шпильмана тоже все отрицает. Правда, я не спросил о Литваке. Не говорил он, куда делся Литвак? В Иерусалим смылся?

— Кэшдоллар старался напустить туману, но, возможно, он и сам не знает. Я слышала его разговор по мобильнику, он требовал у кого-то прислать экспертов для обследования комнаты Литвака в «Блэкпуле». Может быть, умышленно болтал при мне. Получается, что они не в курсе, где Литвак. Может, тот прихватил кассу да смылся. На свой Мадагаскар, к примеру.

— Может быть… — Ландсман задумался. — Может быть…

Бина насторожилась.

— Боже упаси, сейчас ты еще что-нибудь выкинешь!

— Ты сказала, что мне благодарна.

— Шуток не понимаешь?

— Слушай, мне нужна помощь. Я хотел бы осмотреться с Литваком.

— Но весь верх в «Блэкпуле» для нас закрыт федералами.

— Осмотреться не в самом «Блэкпуле», а под ним.

— То есть?

— Ну, туннели, подземные ходы…

— Гм… Туннели…

— Варшавские ходы, так их называют.

— А я должна держать дядю за ручку в гадких темных подвалах?

— Метафорически.

У начала спуска Бина вынула из своей сумы и вручила Ландсману брелок-фонарик. Брелок — реклама погребального бюро в Якови. Затем, отодвинув в сторону кучу папок, раздвинув пачку судебных документов, отшвырнув деревянную щетку для волос, журнал «Народ мой» и мумифицированный банан, извлекла какую-то садомазохистскую арматуру черного цвета и насадила ее на голову. Из цилиндра, прикрепленного к арматуре в области лба, вырвался луч довольно яркого света. Ландсман почувствовал тьму, слово «туннель» стало осязаемым для пальцев и языка.

Вниз, мимо кладовой забытых вещей. Вслед блеснуло стеклянными глазами чучело куницы. Болтается веревочная петелька. Ландсман пытается вспомнить, вернулся ли он, чтобы накинуть ее на крюк перед бесславным бегством в прошлый четверг. Так и не вспомнил.

— Иду вперед, — решает Бина.

Она опускается на голые коленки и продвигается вперед. Ландсман следует за ней. Пульс бьет в виски, язык пересох, системы организма полупарализованы фобией, но вмонтированный в мозг каждого еврея кристалл-приемник, настроенный на частоту Мессии, резонирует при виде задницы Бины, двойной дуги, похожей на букву магического алфавита — руна, способная откатить валун, придавивший его желание. Он сознает, что, какой бы могучей ни оказалась эта магия, никогда не придется ему вонзить зубы в этот зад. Зад вдруг исчезает вместе с остальной Биной, Ландсман остается один. Он замирает, собирается двинуться вперед, серьезно намерен тронуться с места, когда вдруг слышит: