Ален Жермен - Дело Каллас

– Спустите дальнюю декорацию с колосника…

– Поднимите задник с небом к колоснику… на первый план его…

– Поправьте кулису на «дворе»! Поосторожнее с прожекторами…

За кулисой «сада» один заведующий постановочной частью объявлял в микрофон:

– Начало спектакля через пятнадцать минут. Статистам и хористам просьба спуститься на сцену.

В артистической, находящейся за сценой, прохаживались несколько солистов, укутанных в шали или в шерстяных шарфах, наброшенных на плечи и обернутых вокруг шеи. В отдельном помещении музыканты – мужчины во фраках, женщины в длинных черных платьях – докуривали последнюю сигарету, проверяли свои инструменты, в лоследний раз просматривали партитуры. Казалось, ничего общего между этими профессионалами нет, и тем не менее через короткое время они сольются воедино, станут зависеть друг от друга.

– Через пять минут все на сцену, – протрещал громкоговоритель. – Последнее предупреждение музыкантам.

– Алло, контроль? Говорит центральная.

– Начнем с опозданием минут на пять, в «солонке» [8]еще очередь…

В это время дирижер и постановщик прошли по уборным, давая последние наставления и желая успеха, произнося в зависимости от национальности исполнителей: «Той, той, той», «Break a leg» или «К черту». [9]Костюмерши осматривали хористов, то поправляя их костюмы, то снимая с рук забытые наручные часы. Гримерши, парикмахеры, специалисты по парикам наносили последние штрихи, приглаживая, взлохмачивая, а реквизитор проверяя, чтобы у всех было все, что нужно.

– Никак не могу найти свой кинжал! – пожаловался один молодой человек, наряженный солдатом.

– Хорошо, что у меня есть запасной! Держи и не потеряй. Только он без ножен… Поосторожнее… не порежься… Это настоящий.

– О'кей, мерси.

– Я поставил по обе стороны сцены коробки с канифолью для танцовщиков и для тех, на ком сапоги. Подошвы скользкие, так что натирайте их. И вытирайте ноги перед выходом на сцену, покрытие на ней непрочное…

Напряжение возрастало, нагнетаемое оркестрантами, которые извлекали из своих инструментов душераздирающие звуки, перерастающие в немыслимую какофонию.

– Вниманию осветителей: некоторые прожекторы барахлят. Прошу разогреть восьмой и двенадцатый!

– Последний звонок. Повторяю: последний звонок. Прошу всех на сцену. Займите свои места.

– Тишина, и всех к черту. Гасите свет в зале.

– Направьте луч на дирижера.

Аплодисменты в зале: машина запущена.

У Иветты и Айши, сидящих в ложе бенуара друг за другом, в глазах стояли слезы. Еще бы, впервые в жизни они присутствовали на представлении оперы!

– Запускайте дымоиспускатели.

– Занавес.

Неожиданно появились рельефы высвеченной боковым светом декорации. Греческий лагерь у стен Трои, покинутый осаждавшими. Рассеялся густой дым, открывая взору в левой стороне сцены знаменитую цитадель, тогда как в правой стороне, над полевым жертвенником, ближе к авансцене, возвышалась могила Ахилла.

Глядя одним глазом в партитуру, другим – на сцену, Жилу железной рукой руководил своим войском.

– Посылайте детей…

– Теперь – народ…

– Танцоры, танцоры…

– Солдат посылайте…

– Пастухов…

Толчки, прерывистые ритмы: оркестр отвечает хористам.

Накинув на плечи лисье манто, Сара фон Штадт-Фюрстемберг ждала за кулисами своего выхода. Руки заледенели… Мандраж спазмами сводил живот… Она мысленно повторяла первые музыкальные строки своей выходной арии:

Жилу стоял сзади. Он сделал знак костюмерше, чтобы та занялась дивой. С несвойственной ему мягкостью, контрастирующей с грубоватой внешностью и грубым мужественным голосом, он снял с ее плеч мех, прошептал на ухо, что она великолепна, и легонько подтолкнул ее рукой. Ласка. Ободряющая.

С тревожными глазами, дрожащая, Кассандра вышла на сцену.

Огни рампы поглотили ее. И как всегда бывало, мандраж исчез. Ее окружила толпа. Она уже не принадлежала себе. Тело ее раздвоилось, переходя в другой мир. Она знала, что в этот вечер многим рискует, что не удержится в рамках своей роли. Ослепленная, не видя знака маэстро, она начала петь в темный, затаивший дыхание зал. Эрнест Лебраншю достал из кармана блокнот и ручку. Что касается директора «Метрополитен-опера», то он раскрыл на коленях партитуру Берлиоза. Свободная, горделивая, властная музыка овладела звуковым пространством, и в этом грандиозном наступлении ей помогали все бога Вергилия.