Николай Шпанов - Желтые перчатки

— Неужели ты думаешь, они хотели тебя убрать?

— Почти уверен.

— Значит, и Гордеев… — я не мог выговорить до конца это страшное подозрение.

— Не знаю… пока ничего не знаю, — неопределённо пробормотал Кручинин, — как только лаборатория закончит работу — приезжай.

Назавтра я в точности выполнил этот наказ и, получив фотокопию реставрированного листка, помчался в больницу. По этой фотокопии можно было установить, что листок, использованный для пыжа, вырван из книги форматом в одну шестнадцатую, набранной обыкновенным латинским корпусом. Может быть, в верхней части листка, над текстом, и имелся колонтитул, — намеренно или случайно листок был вырван так, что колонтитул не сохранился. Только в нижнем углу листка остались цифры: с одной стороны 137, с другой — 138. Это были номера страниц. Страниц какой книги?

Вот что можно было разобрать на листке:

«— сильно заинтересованы этим трупом, — как сообщил мне много лет спустя один французский лейтенант в Сиднее ...... он прекрасно помнил дело «Патн ...... это дело удивительно противостояло забывчивости людей и всё смывающему вре...... в нём была жуткая жизненная сила, оно не умирало ......... Я имел удовольствие сталкиваться с этим делом годы спустя, за тысячи миль от места происшествия. А ведь я здесь единственный моряк 137»

Вот что представлял собою текст на первой страничке. На второй сохранилось следующее:

«но если двое людей незнакомых друг с другом, но знающих о ......тне», встретятся случайно в каком-нибудь уголке (вся середина странички совершенно неразборчива) ....... — сказал он небрежно и в то же время задумчиво. Да я легко мог себе представить, как трудно ....... на канонерке никто не говорил по-английски настолько, чтобы разобраться в истории, рассказанной серангом. 138».

На нижнем поле можно было различить слабый отпечаток библиотечного штемпеля. Увы, единственное слово, которое было в нём разборчиво, — «библиотека». Оно мало что могло сказать. Не больше говорил и инвентарный номер «3561».

Кручинин дважды прочёл с начала до конца весь текст и молча передал мне репродукцию.

— Что скажешь?

— Наиболее приметно здесь слово «серанг». Оно с полной очевидностью свидетельствует о том, что книга переводная, о моряках.

Казалось, Кручинин не обратил на мои слова внимания. Он поспешно вырвал у меня репродукцию и, вглядевшись в обе странички, написал на листке из записной книжки: «Пат… и …тие».

— Совершенно очевидно: взятые в кавычки слоги представляют собой начало и конец какого-то названия… О чём может писать моряк, о чём может ему рассказывать офицер французской канонерки? Вероятно, о корабле. Судно называлось «Патна».

— Решительно не знаю такого судна. Никогда о нём не читал.

— Я тоже не могу припомнить, хотя где-то в закоулках памяти, по-моему, такое словечко у меня лежит. Фонетически оно мне знакомо. Придётся сделать вот что…

Я получил от него точную инструкцию, с кем из литературоведов следует повидаться, чтобы попытаться установить автора книги. Два слова уже достаточно характерны: серанг и «Патна».

С этим поручением я и отправился в путь.

Следует заметить, что я забыл упомянуть ещё об одной важной детали, искусно восстановленной лабораторией на листке из неизвестной книги: довольно ясный отпечаток пальца, на котором линии кожного рисунка были перерезаны резким рубцом шрама. Шрам был довольно характерный — полукруглой формы, похожий на полумесяц. Работники лаборатории даже установили, что этот след оставлен не чем иным, как ореховым маслом. Все это было очень интересно, но, к сожалению, не могло иметь для нас никакого значения до тех пор, пока мы не найдём лазейки к владельцу книжки.

В поисках этой лазейки я безрезультатно ездил от одного литературоведа к другому.

В тот же вечер я позвонил Кручинину, чтобы сообщить о неудаче.

— Плюнь на литературоведов, — сказал он. — Мне кажется, что решительно ни у кого из иностранцев, кроме Джозефа Конрада, я не встречал слова серанг. Погляди, пожалуйста, в «Энциклопедии Британика». А я тем временем пороюсь в Конраде.

Я прочёл в Британской энциклопедии длинную статью о Конраде. Упоминания о «Патне» не было и в ней.

С этим известием я приехал в лечебницу.

К моему удивлению, я застал Кручинина уже не в постели, а за столом, обложенного горой книг.

— Джозеф Конрад «Прыжок за борт», — безапелляционно произнёс он и, развернув томик, показал мне страницу. Я, действительно, увидел полный текст того отрывка, что было воспроизведено лабораторией из остатков пыжа.