Николас Фрилинг - Ать-два!

— Ничего подобного.

Но она отмахнулась от него:

— Помолчи. Эти маленькие самолеты и этот открытый всем ветрам аэродром. Ты научился пилотировать и учишь прыгать с парашютом.

— Я должен был делать то, что умею. У меня нет никакой специальности… Я больше ничего не умею.

Эстер схватила свою сумочку и встала.

— Брось все это, — сказала она мягко. — Уезжай куда-нибудь далеко. Не ради меня и не из-за меня. Этот человек — скверный человек. Полон злобы. Не знаю почему. Но я знаю, что он ждет только, когда представится удобный случай, чтобы шантажировать тебя. Так же как ждет удобного случая, чтобы шантажировать меня. Но он понимает, что я не дам повода к этому. Хотя дам повод ко всему другому. Всего хорошего. — Она стремительно вышла.

— Эстер! — Он вскочил в замешательстве от такого финала. Но она уже ушла, а он не осмелился поднимать шум. У него были все основания считать, что с Эстер шутки плохи.

Его спокойствие было нарушено, и он пытался все обдумать. Все это довольно плохо. У него была работа, которая давала ему возможность уважать себя. И за те три года, что он занимался ею, он стал другим человеком. Что он делал раньше? Пытался продавать всякий вздор в Брюсселе, пока ему однажды не посчастливилось встретить Конни, сказавшего ему за рюмкой: «Господи, да это же сама судьба!» — не только с искренней убежденностью, но и с горячностью.

Конни нашел запущенные поля и полуразрушенные фермерские постройки. Он приобрел свой первый самолет и располагал некоторым количеством денег. Он сделал все, чтобы добиться поддержки банка и получить деньги взаймы у нескольких бизнесменов. И он вкалывал. Как он вкалывал! Но ему приходилось постоянно уезжать, чтобы питать «стержневые корни», как он их называл. И он не знал никого, кому мог бы доверять или кто мог бы ежедневно не покладая рук работать, превращая наводящую тоску грязную кучу в Лимбурге в аэроклуб. Таким человеком стал для него Лафорэ.

Скверный человек? Он знал, что Конни имел репутацию казарменного законоведа. Дельца, изворотливого, бесчестного, подобострастного и наглого в придачу. Но он был хорошим сержантом, которого любили солдаты и который мог добиться от них всего, на что они были способны. Конни не был солдатом. Он был водителем в армии. Он был бизнесменом и не собирался становиться старшиной. Он хотел стать богатым, стать уважаемым, иметь вес. И забыть о тех нечестных маленьких хитростях и вымогательстве, к которым ему приходилось прибегать в своем неистовом желании вырваться из безликой толпы.

Лично Лафорэ ладил с Конни. Оба знали, что за спиной у каждого — не самые блестящие поступки. И они игнорировали это. Казалось, что они старались продемонстрировать друг другу свои самые лучшие качества. И они прекрасно сработались. Общее дело по-настоящему сплотило их. Они сами только вдвоем буквально по кирпичику построили аэроклуб. Лафорэ неделями пропадал на этой мусорной куче, дни и ночи охраняя жалкое оборудование, словно это был Форт-Нокс. А Десмет отсутствовал почти каждый день, но зато почти каждый вечер возвращался с добычей. То несколько мешков цемента в старом «мерседесе» (они использовали его для буксировки планеров), то какой-то пыхтящий старенький грузовичок, выклянченный за гроши и приспособленный под перевозку песка. Им просто позарез был нужен бетон, потому что девять месяцев в году здесь стояло сплошное болото и ни машина, ни самолет не могли двинуться с места в липкой грязи.

Десмет притаскивал все, что ему удавалось раздобыть, — мешок картошки или коробка овсяной муки были иногда единственными их припасами. Время от времени колбаса, ящики пива, большие копченые окорока. Каким бы утомительным ни был его день, Конни всегда тщательно стирал рубашку, отутюживал костюм, чистил обувь, готовясь к завтрашнему дню. А потом натягивал комбинезон и работал как вол. Он был невероятно силен, и приятно было наблюдать за тем, как он, обливаясь потом и кряхтя, с грохотом вез по шаткому настилу тачку, доверху груженную цементом.

Лафорэ помнил, с каким торжеством Конни притащил домой небольшую бетономешалку; помнил дружелюбного архитектора, который делал для них чертежи (теперь тот был одним из их лучших клиентов); водопроводчика, который давал советы по поводу дренажа; старого механика Пита, которому осточертела его прогоревшая мастерская в Антверпене. Он не был бизнесменом. Старый Пит не раскидывал лопатой песок, но он мог вдохнуть жизнь — и делал это — и в самолет, и в их драгоценную машину. И он ел то, что ели они, спал там, где спали они, — он был членом их команды. Но он, Лафорэ, он построил тут все, он и Конни.