Галина Романова - Жизнь нежна

— Соучастником?! — вытаращил глаза Стас Воронов.

— Да, Стас, соучастником! — Лицо Мухина сморщилось в насмешливой гримасе. — А ты всерьез думал, что двойное убийство совершено одним человеком?!

— Так, если учесть, что Зоя убила Алексея…

— Пока мы так думать не станем, коллега, — резко оборвал его Мухин и захлопнул папку. — На этом все, господа коллеги. Пока все. Начинаем работать. Вы двое работаете с охранным агентством. Стас, ну а ты лично займись бригадиром строителей. Если подтвердится, что Панов возвращался в фирму в тот день, мы его закроем. Все, работайте!..

Антон осторожно повернул голову и присмотрелся. Полина спала. Она давно затихла, перестав ворочаться. Устроилась в странной позе, подогнув одну ногу и запрокинув обе руки кверху, подоткнув ладони под подушку. Ему все казалось, что спать так очень неудобно. Что у нее непременно затекут руки и станут потом болезненно покалывать, но опустить их, поправить он не решился, вдруг она проснется от его прикосновений. Вздрогнет, проснется и опять потом будет метаться по подушкам, пытаясь заснуть.

Едва касаясь губами нежной кожи, Панов поцеловал ее плечо, откинул одеяло и стал выбираться из кровати. Курить хотелось так, что под ложечкой сосало. Надо выйти на лоджию и подымить всласть. Одной сигаретой вряд ли обойдется. Во-первых, изголодался, а во-вторых, то, что в голове творилось, тремя затяжками не успокоить.

Влип он? Задавал он себе вопрос вторую неделю. И отвечал с уверенностью — еще как влип! Влип, как никто другой, хотя он ничего страшного и не совершал. Ни страшного, ни преступного он не совершал, если, конечно, секс с замужней женщиной не считать преступлением. Но за это в тюрьму не сажают, так ведь? За это можно в зубы получить, но в тюрьму не посадят точно.

В зубы он ни разу от Лехи Хаустова так и не получил, хотя тот догадывался о проделках своей дражайшей половины. И даже об их романе с Пановым, кажется, знал. Во всяком случае, как-то на рыбалке, когда женщины кудахтали над корзинками с провизией, а Панов засмотрелся на аккуратную попку Зои, которую та подняла к небу, Алексей незаметно подкрался к нему сзади и шепнул на ухо:

— Потерпи, Антоша, потерпи. Не здесь же, не прилюдно, не при муже живом…

Панову будто кто льда в тот момент за воротник насыпал, так по позвоночнику шарахнуло. И струсил он ведь тогда, да! И так струсил, что в глаза Лешке смотреть боялся и заискивал потом все два дня, что они за городом отдыхали. Все чего-то ждал с его стороны: вопросов там каких-нибудь, или мордобоя.

Да, он в самом деле думал, что Хаустов-младший станет с ним разборки чинить прямо на берегу озера. Даже представлял себе все очень живенько, как они станут с Лешкой бить друг другу морды, ругаться, рычать… Бабы будут носиться и взвизгивать…

Нет, Зойка точно не стала бы визжать. Она встала бы в излюбленной своей позе: одна нога чуть отставлена, правая рука обнимает талию, а левая грациозно удерживает сигарету. Стала бы курить, смотреть на них с прищуром, как хищница…

А почему, собственно, «как»? Она и была хищницей. Рысью, самкой леопарда, львицей. Она была большой, грациозной, похотливой кошкой. Да, еще забыл добавить — красивой кошкой.

Да, Зойка была именно такой. Она занимала мысли всех мужиков, с которыми обмолвилась хоть парой слов. То ли в голосе ее звучало что-то, то ли на самом дне глаз таилось нечто неведомое и губило наповал, стоило заглянуть в них по неосторожности. Эта женщина завораживала сразу и навсегда.

Страсть в ней разжигать было не нужно, Зойка ею просто жила. Страсть источал каждый ее пальчик, каждая клетка ее красивого гибкого тела.

Одно время Панов сходил по ней с ума. Дико ревновал, даже пытался отбить ее у Алексея, предлагал жениться и все такое. На что Зойка со смехом отвечала:

— Ты никогда не сможешь меня приручить, Панов. Никогда! Я ведь и тебе стану изменять.

Был ли у нее кто-то еще? Кто-то, кроме него и Алексея?

Панов часто задавался этим вопросом, задыхался от гадких подозрений, и тут же клялся себе, что не будет так гадко про нее думать. Зоя, она не такая, она хорошая, просто Алексею чего-то не хватает, чтобы обуздать ее страстный норов, и все.

Потом Зоя пропала, исчезла, растворилась. И болтали о ней всякое. Он и верил и не верил поначалу. Затем, когда страсти понемногу улеглись, не хотел думать ни так, ни по-другому. Он вообще перестал о ней думать. Запретил себе, и все. Странно, но у него получилось задавить в себе болезненное чувство влюбленности к этой необузданной женщине. Не сразу, но получилось. А когда встретил Полину, то и вовсе о Зое не вспоминал. Никогда не вспоминал! Честное слово!!