Галина Романова - Жизнь нежна

Да ею, если быть откровенным до конца, все там любовались. И он, и хозяин дачи — Хаустов Серега — не мог от нее взгляда оторвать, и еще кто-то из приглашенных, кого Виталий не очень хорошо знал, тоже пялились на Полину Панову.

Она была…

Она была чудо, как хороша! И ведь не выставляла себя на показ, как Верка к примеру. Та все норовила сиськи свои на весь белый свет из-за пазухи вывалить, или ноги повыше обнажить. А Полина, как раз наоборот, в отличие от других женщин, была больше всех одета. То есть, на ней было очень много ткани для такой жары, которая стояла в выходные. Сарафан вроде бы был на ней, но плечи прикрыты, спина тоже не оголена, вырез на груди крохотным сердечком, подол ниже коленок. Все другие бабы были в шортах, таких крохотных, таких мелких, что нижняя часть задницы вываливалась и пупок наружу. Ноги, живот, все на обозрении — гляди, не хочу. Может, потому и глядеть на них не хотелось, а? Потому, что раздеты они были почти полностью? Что там оставалось воображению-то? Ничего, ровным счетом. Только киснуть, принимая все, как видится. А Полина…

А вот над Полиной его воображение трудилось вдохновенно. И подол платья ей задирало. И пуговки крохотные на груди расстегивало лихорадочно. И по плечам гладило, и по спине нежными прикосновениями спускалось. И все казалось именно таким великолепным и желанным, каким угадывалось под ее тонким сарафаном.

И он ведь не ошибся, предполагая, что она нежна, пуглива и стеснительна. Именно об этом потом говорил Антон. Тоже идиот, да? Нашел, о чем рассказывать!

— Полинка моя прелесть просто, — надрывался он от восторга в бильярдной. — Только очень уж скованная, представляете, стесняется заниматься сексом…

За те слова, которые потом произнес Антон для присутствующих там мужиков, Виталий готов был забить ему в глотку кий. Причем не один, а все, что имелись в бильярдной. Нет, ну разве можно о таком говорить на людях, а?! Там ведь, по меньшей мере, человек семь уши грело, двоих из которых они с Антоном вообще впервые видели. А он несет такое! Разве можно о такой женщине, как Полина, на людях говорить?! Да ею нужно любоваться, как дорогой картиной, в тиши своего кабинета в одиночестве, а потом обратно запирать на ключ и никому не показывать. А он такие вещи на обсуждение выносит. Повезет же придуркам, а!

Одно хоть утешало, что Антон Панов осознавал, какой драгоценностью владеет. У него просто взгляд мутью подергивался, когда он смотрел на свою жену. Наверняка из спальни ее не выпускает, решил тогда не без зависти тайной Виталий.

Да, он бы и сам с такой девочкой там пропадал, в спальне-то. Снимал бы пласт за пластом с нее ее природную застенчивость, уничтожал бы в ней ее скованность, кроил бы на свой лад ее женское начало. Это ведь так интересно и волнующе: лепить женщину под себя. Не брать ее уже готовой и состоявшейся, умеющей все, знающую все, направляющую тебя же, а самому ее создавать.

Ему вот так, как Антону, в этом плане повезло меньше. Верка ему досталась уже матерой и распутной. И еще упакованной родителями в квартиры, машины, тряпки и драгоценности. Поначалу его это очень радовало. Не стоило напрягаться, надрываться, тратить силы, средства на приобретение семейного гнезда. На то чтобы это самое гнездо сделать побогаче и поуютнее. Все досталось просто так, свалилось в руки вместе с волнующе дрыгающей шикарными ногами красавицей Верой.

Она ведь и правда была красавицей. Высокой, с роскошной грудью, тонюсенькой талией, длинными ногами. Личико тоже было ничего. То, что не долепила природа, исправила пластика. Волосы густые длинные, черные, как смоль. Тряхнет, бывало, головкой, стрельнет черными глазищами, мастерски подведенными, и все — спекся Виталя. А что Верка вытворяла в постели на тот момент, казалось ему вообще высшим пилотажем. И устраивало все, и приводило в дикий восторг, и не отягощало до поры до времени. А потом…

А потом все повисло тяжелой ношей на шее.

И просторная квартира — которую жена зачастую забывала убирать, а домработницы у них не держались из-за ее характера — казалась тюремной камерой. Он ведь не мог ее продать, обменять, разделить, она целиком и полностью принадлежала Верке. Какая же от этого радость?!

И работа, монотонная, однообразная, приносящая неплохой заработок, но не дающая независимости, надоела до чертей.

И Верка…

Господи, как ему надоела Верка! С ее замороченными постельными кульбитами. С ее бесстыдной привычкой ходить по дому голышом. С ее проницательностью. Она же не просто догадывалась о каких-то его шалостях, она просто мысли его читала! Он иногда даже спать боялся, а ну как приснится что-нибудь запретное, а она уловит. Уловит, поймет, что он прячет на самом дне души своей, которая томилась от тоски и безысходности, и…