Николай Леонов - Дом на крови

Мунтяну с двумя «гориллами» на заднем плане и Седой, стоявший напротив него в окружении своих бойцов, представляли довольно живописное зрелище. Посетители ресторана, отвлекшись от тарелок, с интересом поглядывали в середину зала, где два новых клиента никак не могли определиться с тем, где им устроиться на обед.

— Но нам нужно поговорить, — многозначительно глядя на Седого, старался донести свою мысль Мунтяну. — В общем зале это… неудобно.

— Почему же неудобно, — в том же снисходительно-вальяжном тоне басил Седой. — Всем удобно, а нам вдруг нет? Ничего неудобного.

Неизвестно, из каких соображений он не желал устраиваться за перегородками, отделявшими некоторые столики от общего зала и создававшими укромную, интимную атмосферу, как нельзя более подходящую для доверительной беседы. Возможно, это было обусловлено его личными представлениями о безопасности.

Но так или иначе Седой в итоге настоял на своем, и они с Мунтяну устроились за одним из столиков в общем зале. Правда, этот столик стоял на отшибе, в самом дальнем углу, так что для делового разговора место было не самым плохим.

Сам Гуров обосновался неподалеку, за столиком, стоявшим наискосок от интересующей его пары, и мог видеть и слышать все, что ему было нужно, не привлекая к себе особого внимания. Этому способствовало также обилие растительности в этой части зала.

Экзотические пальмы в кадках представляли собой один из элементов дизайна помещения, и столик, за которым сидели сейчас Седой и Мунтяну, находился в самой гуще этих «комнатных джунглей».

По тембру голоса Лев уже давно догадался, что Седой — это тот самый человек, что устраивал на чердаке дачи киллера. Тот факт, что по просьбе Барсукова он настолько обеспокоил себя, что решил поучаствовать в процессе лично, только лишний раз доказывал, что тот действительно был «близким» человеком, с которым его связывают давние общие дела и, возможно, даже дружба.

Каким образом Мунтяну удастся оправдаться после совершения столь серьезного проступка, как убийство такого человека, полковник не мог себе представить. Сделав заказ, он незаметно включил взятый у техников мини-диктофон и навострил уши.

К сути дела «друзья» перешли не сразу.

Мунтяну явно напрягала чрезмерная открытость обстановки, в которой приходилось вести беседу, а Седой, со своей стороны, и не думал помогать ему, создавая атмосферу непринужденности. Напротив, он вел себя высокомерно-снисходительно, недвусмысленно давая понять, что, явившись на эту встречу, сделал большое одолжение.

Телохранители обеих сторон, после того как боссы сели за стол, покинули помещение, и Гуров подумал, что в стремлении Седого избежать чрезмерной уединенности, возможно, был свой резон.

Когда собеседникам принесли заказанные блюда и они сделали по глотку вина, атмосфера заметно потеплела. Вкусная трапеза улучшила настроение сторон, и вскоре беседа потекла непринужденно и без натуги.

— Не смеши меня, Назар, — вальяжно развалившись на стуле, говорил Седой. — Кто еще мог это сделать кроме тебя? На тебя Сережа сделал заказ, значит, только у тебя могли быть к нему претензии. Просто, как дважды два.

— А я и не спорю. Я не спорю, Седой. Конечно, у меня были претензии. А как бы ты отреагировал, если бы на тебя сделали заказ? Но кто говорит о расстреле? У меня и в мыслях такого не было.

— Да ну?

— Клянусь! — В глазах Мунтяну светилась неподкупная честность. — Я хотел поговорить, разобраться. Чем я ему так не угодил? Я ведь его пальцем не тронул. У меня свои дела, у него свои. Если он чем-то был недоволен, нужно было сказать. Любую проблему можно решить. Я не хочу войны. Никто не хочет. Поэтому я и хотел поговорить с ним, выяснить, в чем дело. Выехал на трассу, дождался, когда он поедет. Сам понимаешь, мне тоже нужны гарантии. Соваться на дачу, где меня что угодно могло поджидать, мне было не резон. Решил дождаться его на дороге. По крайней мере, там мы оба оказывались в равном положении. Когда увидел его машину, велел Боре, чтобы он вышел, остановил его. У меня и в мыслях не было, что он это так буквально поймет и начнет поливать очередями. Только я здесь ни при чем, Седой. У меня и в мыслях не было.

Слушая этот рассказ, Седой не менял вальяжной позы, но легкомысленное, сонно-ленивое выражение исчезло с его лица. Теперь оно было напряженно-внимательным, и сосредоточенный взгляд, казалось, насквозь буравил Мунтяну, стремясь заглянуть в самое сердце и определить, врет он или говорит правду.