Николай Леонов - Агония

- Так удавись же! - Костя, отбросив тяжелое кресло, заметался бестолково по кабинету. Подвело его не сердце, а ноги, которые вдруг исчезли, словно их никогда у Кости и не было. Он оказался на полу, как ему казалось, в полном сознании, но без ног. Он их не чувствовал и не видел, стал шарить руками: надо отыскать, без ног никак нельзя. Глупость какая, сердился Костя, я же без них не встану. Телефон зазвонит, хуже, войдет кто... Константин Воронцов сидит на полу...

- А вопросов она не задавала, - прошептал Костя.

- Я и не сомневаюсь, - ответил Мелентьев, сидевший у дивана на стуле. - Вздремнул, Костя, - субинспектор просматривал бумаги, делал пометки. - Ты понимаешь, что получается, начальничек, - это неожиданное "ты", и приблатненные обращения, и то, как Мелентьев причмокнул, заставило Костю протереть якобы заспанные глаза.

Он принял предложенную игру, благо выхода у него иного не было. Ведь не спросишь, где же я валялся, субинспектор? И как это он меня уложил на диван? И сколько времени прошло? И какой сегодня день недели и число? А завалился большевик Воронцов от мещанского чувства к... Костю предупреждающе ударило, мол, не рассуждать, а то наподдам всерьез. Видимо, удар отразился на его лице, потому что Мелентьев, взглянувши было на "начальничка", быстро отвел глаза.

Костя пошевелил пальцами ног - получилось, и тогда он нагло заложил один сапог за другой, потянулся и сказал:

- Ты извини, что я развалился, субинспектор. Так что получается?

- Паханы воровские на сходку собираются, - произнёс Мелентьев задумчиво. - Несколько источников это утверждают. Однако ни день, ни место назвать никто не может. А как бы сладко узнать! Несколько нелегалов, которых мы разыскиваем, там наверняка окажутся. Остальных - в домзак, на промывку мозгов.

- Мозги ихние нам ни к чему, нам души их нужны, - возразил Костя.

- Какие у них души, начальник? - усмехнулся субинспектор, оттягивая резавший шею воротничок и думая о том, что надо бы отказаться от горячих калачей. - Воровская элита, ты уже не мальчик, знаешь вора в законе...

- Его женщина родила? - перебил Костя. - Он грудь материнскую сосал? Когда-то, пусть совсем маленьким, он был человеком?

- Продай ближнего, ибо ближний продаст тебя и возрадуется, - ответил Мелентьев, снял пенсне и убрал в карман. - Такова воровская мораль, а слезливые песенки, больная мама, девчонка, оставшаяся на воле, клятвы - все для фраеров, Константин Николаевич. Сколько я видел обворованных матерей и проигранных в карты девчонок! Если они тебе раз приснятся, в холодном поту проснешься. Какие души? Отрезанный ломоть...

- Не верю, - вновь перебил Костя. - И у Корнея есть душа...

- Он десятки друзей предал!

- Есть, - упрямо повторил Костя, - добраться бы до нее! - он осторожно сел, сосредоточился и встал, дошел до стола, но кресло валялось в двух шагах. Костя жалко улыбнулся и присел на стол.

- Константин Николаевич, давайте вернемся на грешную землю. Нам нужно знать день и место сходки. В случае удачи Сурмина...

- А в случае его смерти?

- Необходима с Сурминым постоянная связь. Подход к нему у нас только один, - Мелентьев смотрел на Костю до тех пор, пока тот не поднял глаза, Даша Латышева.

- Нет.

- Да, - Мелентьев кивнул и вышел. Костя смотрел на валявшееся кресло и думал: вот бы добраться до него, сесть нормально, тогда все проще, разберусь, придумаю...

А в кабинете субинспектора сидела Анна Шульц, опустив голову с тяжелой копной волос, разглядывала свои тонкие пальцы, сцепленные до белизны в суставах. Мелентьев крутил лежавшее на столе пенсне и молчал.

- Я что-то сделала не так? - Анна еще крепче сжала пальцы, до боли.

- Анна Францевна, вы мужественная, - Мелентьев махнул рукой, устало улыбнулся. - Вот и я заговорил штампами. Вы красивая, замечательно смелая женщина. Я вам очень благодарен, - а сам подумал, что если бы красавица позвонила и там осталась бы...

- Я думала остаться, может, нужна буду. Как он там один, в этом... в этом доме? - Анна гордо подняла голову. - Не смогла побороть отвращение. Я женщина. Я не любила мужа, только жалела его, была благодарна за покой. Он убеждал меня, что деньги на гостиницу дал этот отвратительный Петр, который швейцаром у нас. Кто платит, тот и хозяин. Когда ваш, - она замялась, затем продолжала увереннее, - товарищ сказал мне, что все обман, деньги внес муж, и командует всем муж, и бить меня до смерти велел муж... Я не выдержала, простить не могла. Знаете, он целовал мое тело, что от него осталось, и плакал. Вы не поверите. Он плакал.