Нова Сума - 17 потерянных

А затем я кое о чем вспомнила. Это пришло мне в голову, когда она предложила позвонить в полицию.

– Может, на этот раз мы попросим к телефону полицейского Хини? Мы встретили его с Джеми в лагере. Он был там – он нас нашел. И заставил уехать, обвинив в нарушении права частной собственности. Но он запомнил Эбби. Он знал, что она исчезла. Знал о велосипеде. Мы должны позвонить ему. Мне не удалось встретиться с ним в участке.

– Хорошо, – сказала мама. Она взяла блокнот и записала: Хини. Хинни? Хийни? Мы не знали, как правильно пишется его имя.

Я по-прежнему не могла понять выражения ее лица.

– Сначала покажи девушку, – попросила она. – Эту Эбби Синклер.

Я нашла у себя в кармане куртки сложенное объявление о пропаже и разгладила его. Лицо Эбби выцвело до такой степени, что могло принадлежать кому угодно – его можно было «заполнить» любым лицом в обрамлении темных волос. Показать ей объявление – для меня это все равно что показать страницу из дневника, который я вела в средней школе – она была сентиментальной, глубоко личной, очень важной и «стыдной».

– Его трудно прочитать, – сказала мама. – Это есть в интернете?

Теперь она вела себя так, будто не слишком верила мне, я расслышала легкое сомнение в ее голосе, и оно повисло между нами, словно ожидало ее дальнейших слов. Неужели мама подумала, что я напечатала это объявление на принтере забавы ради, выдумала имя девочки, местожительство и то, какая на ней была одежда, когда ее видели в последний раз?

– Просто его трудно прочитать, – повторила мама, которая, казалось, поняла, о чем я думаю.

– Да, есть, – ответила я. – Я тебе покажу.

Когда мы шли с ней на кухню, девушки зловеще молчали. На стенах не было никаких теней. Они, должно быть, рассердились. Возможно, меня просто не пустят в дом, если я снова увижу его во сне этой ночью – но, может, я заслужу прощение, если найду Эбби? Будет ли этого достаточно? Или же я должна задним числом спасти всех девушек, всех до единой?

На мамином ноутбуке я отыскала страничку о пропавших людях: она служила доказательством того, что Эбби была настоящей, что я не выдумала ее. Это не игра воображения; девушка действительно пропала.

Мама внимательно прочитала объявление и кликнула фотографию, чтобы увеличить ее. Эбигейл Синклер, 17, из Орэндж-Терраса, штат Нью-Джерси. Подвеска казалась серой тенью в углублении ее шеи, а глаза – темными водоемами, полными секретов, и мне были известны далеко не все они.

Наконец я обрела голос:

– Вот она.

– Эта девушка тебе приснилась? – спросила мама, словно хотела все предельно уточнить.

Можно ли назвать сном видение, которое посещает тебя наяву, когда ты находишься в полном сознании, хотелось спросить ее. Потому что если это так, значит, Эбби мне снилась. Постоянно. И другие девушки тоже; и сны о них были беспрерывными. Сны во сне, сны наяву. Это может оказаться сном, поняла я, когда мы сидели на кухне перед маминым ноутбуком – кошка вошла туда вслед за нами, задрав хвост, и по-прежнему не спускала с меня взгляда. Сном могла быть эта ночь, эта комната, этот разговор, а реальностью – полуразрушенный дом на улице с потрескавшимся асфальтом, укрытый темным дымом, в котором располагались девушки. Реальностью могло оказаться и то, что я заточена в этом заброшенном месте вместе с ними, и небо над нами не настоящее, и никакие дороги не ведут к нам: дальше тротуара нет и дом вот-вот сгорит, а мы все в нем. Возможно, я уже исчезла.

– А что еще? – спросила мама – Эта девушка… разговаривала с тобой? В твоих… снах?

Она говорила так – несколько покровительственно, добавляя невидимые кавычки к сказанному – будто следовала рекомендациям какого-то из своих учебников. Так доктор должен разговаривать с психически больным человеком. «Пусть пациентка считает, что вы верите ей. Не подтверждайте ее иллюзий, но и не допускайте, чтобы она почувствовала, будто ее в чем-то обвиняют». Она обращалась со мной как с сумасшедшей.

Я посмотрела ей в глаза и ответила:

– Да.

А затем отвела глаза и взглянула в окошко над раковиной, выходящее на большой старый дом Берков по соседству. Из окошка была видна часть дома рядом с прачечной, где много лет тому назад вспыхнул огонь. Я знала, что на улице снег и температура воздуха почти нулевая, но на стекле не было морозных узоров, как на остальных окнах в кухне.

Окно было затуманено в центре – запотевшее пятно имело теплую, округлую форму, похожую на рот. Словно кто-то прижал свои покрытые блеском губы к стеклу. И дышал.