Нова Сума - 17 потерянных

Наша кошка Билли – названная так в честь Билли Холидея – забралась на спинку дивана. Длинная серая шерсть делала ее еще больше, чем она была на самом деле; зеленые глаза смотрели на меня с опаской. Она жила у нас почти со времени исчезновения Фионы.

– Да, – сказала я маме. – Я тоже не вспоминала о ней целую вечность.

И тогда она задала простой вопрос. Она спросила: а что?

С самого детства я рассказывала маме обо всем – такие у нас с ней были отношения. Начинала рассказывать, прежде чем она начинала спрашивать. В тринадцать лет я призналась ей, что выкурила сигарету, и больше никогда этого не делала. И как только мы с Джеми сблизились настолько, что наши отношения перешли на достаточно серьезный уровень, я поведала об этом маме, и она записала меня на прием в центр планирования семьи.

Вот как обстоят дела, когда есть только ты и твоя мама. Ты совершенно уверена, что никто не способен вмешаться в ваши отношения. У мамы было тату на левой руке – два черных дрозда на завязанном узлом дереве; она сделала его для нас с ней, когда я родилась. «Мы на этом дереве вместе», – любила говорить она.

Кто-то дышал в гостиной одним с нами воздухом, и это чувствовала только я. Может, Эбби нашептывала что-то через щели в стенах. Или это были голоса новых девушек, о которых я ничего не знала и потому к ним не прислушивалась. Была ли это сама Фиона Берк, слоняющаяся по дому и напоминающая мне, что все еще может прогнать нас прочь?

Я знала: что-то – кто-то? – не хочет, чтобы я говорила маме о сне. Я буквально слышала, как этот кто-то выдыхает такие вот команды:

Не говори ей. Не говори ей о том, что тебе приснилось.

Я знала, что не должна ставить ее в известность о сорванном с телефонного столба объявлении об исчезновении Эбби или же о летнем лагере, откуда она пропала. А также о Люке Кастро, которого выследила и собиралась навестить. И об адресе бабушки и дедушки Эбби в Орэндж-Террасе, штат Нью-Джерси. О том, что набросала карту пути к ним от самой нашей двери. О подвеске, которую теперь носила на длинном шнурке под рубашками и которая всегда была теплой, странно теплой на моей голой коже.

Я не должна была рассказывать маме обо всем этом.

Я говорила осторожно, словно кто-то следил за мной из тени.

– Не знаю, – начала я. – Я… Просто всплыло вдруг в памяти. Случайно. Без какой-либо причины. – И подумала, а слышали ли о ней хоть что-нибудь мистер и миссис Берк? Да или нет?

Мама поднялась на ноги и теперь стояла, потирая татуировки на кистях рук, будто могла стереть их, и тогда ее кожа стала бы новой и свежей. Она всегда делала так, нервничая и пытаясь найти слова для чего-то важного.

Она приблизилась к окну, тому, что выходило на изгородь между нашим домом и домом Берков. Вечер был светлым и тихим, словно поджидающая жертву ловушка. Билли потерлась о мамины ноги и попыталась выглянуть из окна самостоятельно, хотя была слишком коротка для этого и немного толстовата, чтобы подпрыгнуть.

Естественно, я предположила, что мама собирается сообщить, что Фиона Берк мертва. Но она лишь подтвердила то, что я уже знала: Фиона Берк убежала, и никто ничего о ней не знает.

Дом Берков стоял темный, наверно, они уехали – а может, действительно уехали, как некогда поступила их дочь, – но мама внимательно изучила его окна, словно надеялась увидеть в одном из них свет.

– Все это так печально, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – До сих пор, после всех этих лет, я не знаю, как говорить с мистером и миссис Берк.

– Я тоже, – отозвалась я.

– Я могла бы помочь ей, – продолжила мама. – Фионе. Я что-нибудь предприняла бы, если бы знала о ее планах.

Я видела, как мама вбирает в себя то, что случилось с жившей по соседству девушкой, вплетая этот узелок в клубок узелков, которые иногда принималась перебирать. Она хотела стать психологом в университете, где работала. У нее уйдут годы на то, чтобы получить диплом – на свою зарплату она могла позволить себе изучать только пару предметов за семестр и делала это по вечерам, поскольку днем работала в администрации, но я верила, что у нее все получится. Я верила, что она будет помогать людям.

И все же не думаю, что она смогла бы помочь Фионе Берк.

– Вы с ней были близки, – сказала мама.

– Нет, не были. Я едва знала ее.

– В этом не было твоей вины, сама понимаешь. Как ни старайся доказать обратное.

Она думала о том вечере, когда Фиона Берк уехала, я тоже, и это были воспоминания девятилетней давности, колючие, как шерсть.