Нова Сума - 17 потерянных

Звук исходил от моих собственных ног – легкий звук шагов по выложенному плиткой полу душевой. Я легко представила, что вместо грубых ботинок в стиле «милитари» на мне легкие летние шлепанцы. Примерно такие я видела на ногах у Эбби, когда она сидела в моем фургоне.

Стоя в душевой, я почувствовала, что мне больше не холодно. Более того, здесь было душно, и захотелось расстегнуть все пуговицы на шерстяном пальто, чтобы вдохнуть полной грудью. Я распахнула пальто. Стянула с шеи толстый шарф и позволила ему упасть.

В душевой оказалось всего одно окно, очень маленькое, в него можно было просунуть только руку, но я подошла к нему и открыла пошире, чтобы впустить воздух. Из окошка был виден лес за домиком, но не покрытые снегом ветви, не обремененные им сосны, не белое поблескивающее в зимней темноте снежное одеяло. Вопреки моим ожиданиям, то, что я увидела, было зеленым.

Невозможной зеленью лета.

Я быстро отвернулась, сползла по облицованной плиткой стене – спина ощутила теплую влагу – и села на полу душевой рядом со сливом.

– Я пришла, – сказала я громко, давая словам возможность отразиться эхом от стен и долететь до того, кто слушает меня.

Я почувствовала дыхание Эбби совсем рядом, словно она прислонилась к стене рядом со мной и ее голое, искусанное насекомыми плечо оказалось в нескольких миллиметрах от моего.

И мне открылась ее история, истинная и будоражащая.

Тем летом, что она была здесь, Эбби спала в этой кровати в третьем домике, где я увидела ее имя и имя Люка. Ее койка была придвинута к самой дальней стене и стояла под последним в ряду окном. Спала она, свернувшись клубочком. Подушка в пластиковом мешке, все еще лежащая на кровати, была той подушкой, которую она зажимала между коленями.

Я узнавала все больше и больше. Например, что, когда Эбби в конце июля покинула лагерь, ни одна новенькая девушка не заняла ее кровати. Хотя в третьем домике после исчезновения Эбби не стало вожатой, им пришлось смириться с этим – было слишком поздно брать кого-то на ее место. Девочкам в лагере просто сказали, что она уехала. Главная вожатая третьего домика забрала аккуратно сложенные вещи Эбби из шкафчика и упаковала в цветастый чемодан, хранившийся у нее под кроватью, чтобы вернуть семье, которая, казалось, совсем не удивилась тому, что девушка убежала. Никто из вожатых не счел нужным поведать детям, что она убежала в ночи в одной только спортивной одежде. Не оставив записки, объясняющей, почему она это сделала.

Но девочки из третьего домика все равно подозревали о чем-то ином. Они старались не произносить ее имени и держались подальше от вещей, к которым она прикасалась. Никто не воспользовался освободившимся шкафчиком или «тропическим» шампунем, который она оставила в душевой. Кровать Эбби стояла в самом лучшем месте в домике – более уединенном, чем места посередине, но никто не захотел спать на ней, словно она было проклята.

Я поняла, что встала и пошла, только услышав тихое шлепанье собственных ног по полу.

Кровать была точно такой же, какой я оставила ее, но на заплесневелой подушке внутри пластикового пакета я увидела то, чего прежде не заметила. Я вытянула руку и расстегнула «молнию» на пакете. Мои пальцы забрали это с покрытой пятнами подушки и вытащили наружу. Она висела передо мной.

Одна-единственная прядь волос.

С головы Эбби.

Я знала это, как знала и другие вещи. Волосы никак не могли быть моими – они были темно-русыми и курчавыми. Мои же волосы покрашены в черный цвет, и они безнадежно прямые.

Что-то заставило меня понюхать их, какое-то брезгливое любопытство. Я знала, чем они пахнут, прежде чем успела поднести к носу, – это был чуть слышный, но едкий запах дыма, словно прядь подержали над зажигалкой, а потом подожгли. Все имеющее отношение к Эбби, казалось, пахло точно так же.

Я покинула домик и вернулась на основную территорию лагеря, чувствуя горячие лучи солнца у себя на плечах. Собрала свои волосы и завязала их в узел. Небо было ярко-голубым, с пушистыми, плывущими куда-то облаками. С расположенного поблизости озера доносился девчачий визг и плеск воды.

Ее следы можно было обнаружить повсюду. Эбби писала в этом лесу. Топтала цветы. Вот здесь она остановилась и яростно почесала то место, куда укусил комар. И на месте укуса выступила кровь.

Тот участок леса, где она впервые увидела Люка, был скрыт от глаз соснами, но я нашла его, потому что ветви тут оказались реже, а земля уходила вниз, и у меня создалось впечатление, будто я уже видела все это на какой-то картинке. Или, скорее, ее память больше не принадлежала только ей. Теперь это была и моя память.