Леонид Левин - Китеж уходит под воду (Исповедь мертвецов)

Приткнувшиеся за дувалами жители кишлака наоборот, затаив дыхание с привычной крестьянской покорностью судьбе, ждали скорейшего окончания мук. Им скрюченный, пришпиленный на кол пацан напоминал жалкого кузнечика на крючке, а не грозного противника, поверженного в бою.

Пацан не знал молитв. Мать не научила, а замполиты вдолбили по бумажкам на политзанятиях только наводящие дрему цитаты возможно великих и мудрых людей, но отнюдь не расчитанные на голову мальца из не совсем благополучной, но вполне пролетарской семьи.

Оттесненая в подсознание шоком, боль вернулась вытолкнув солдата из черной ваты небытия. Смертельная боль. Стало ясно, что никто и ничто уже не может ему помочь, спасти, снять с проклятого, раздирающего кишки клыка. Собрав последние силы он заорал, завопил на весь этот проклятый, убивающий его мир, "Будьте вы все прокляты, гады! Пропадите пропадом!"

Палач был отнюдь незлым человеком. Зачем? Просто хорошо знал свое дело. Гладко затесанный кол в своем неумолимом движении достиг легкого, сдавил сердце и крик оборвался с последним ударом сердечной мышцы.

Мало кто из окружающих понял вопль шурави, но смысл дошел до многих. Воспи

тательное значение мероприятия оказалось скомканным, неполным. Пленник не оправдал надежд. Проклинал... Не умолял, не просил о пощаде... Нехорошо, неправильно умер, а ведь пожалели, не долго и мучился...

Отряд моджахедов ушел в горы, где через несколько дней попал вместе с грузом опиумной наркоты в засаду и был практически полностью уничтожен совместным ударом боевых вертолетов и спецназа десантников.

Деревня, поочередно занималась то правительственными войсками, и тогда хадовцы и цорандоевцы увозили всех подозрительных в тюремные казематы Кабульской крепости, откуда редко возвращались на волю, то воинами Аллаха. Тогда оставшихся вырезали за содействие неверным и их прислужникам... Мечеть сгорела после неточного залпа батальонных минометов. Такое случается на войне. Закопченный минарет покривился. Муллу признали "красным" и зарезали нездешние, пришлые арабы, а муэдзедина - расстреляли за шпионаж в пользу душманов бойцы царандоя. Оставшихся без мужской опеки и защиты женщин насиловали, девушек уводили за хребты гор и там они исчезали в безвестии. Поля без воды и заскорузлых крестьянских рук быстро зарастали сорняками и сливались с пустыней. Кишлак умирал и умер.

То ли дошло до Бога проклятие замученного на колу пацана, и вспомнил он своего Сына, может жизнь так выкинула игральные кости, но год за годом, десятилетие за десятилетием гуляет кровавая страда по несчастной той земле. Прорастает алым опиемным маком кровь замученных поцанов, погибших в боях шурави, моджахедов и царандоевцев, растрелянных, удушенных, зарезанных партийцев.

Пришло время, убрались за реку войска шурави со своими стягами, песнями, изрыгающими смерть вертушками и "кара арбами". Вздыхают о пропавшем вместе с ними времени, чудом уцелевшие, застрявшие в дальних горных кишлаках врачи и учителя, инженеры и несостоявшиеся ученые.

Сменяют один другого правители в Кабуле, не мелочатся, захватывают власть кровью соплеменников, единоверцев. Насмерть бьются вчерашние союзники по борьбе с неверными. Шииты вырезают суннитов и наоборот, кому как повезет. Пуштуны - убивают газарейцев. Таджики, то воюют с узбеками, то объединяются ними и газарейцами против пуштунов. Идет, не затихает война во славу Аллаха на измученной страхом земле.

Глава 2.

Синее море - золотые якоря.

Лешка с Клавдей лежали на горячем галечном пляже, тесно прижавшись закоченелыми, пупыристыми телами. Зубы Клавди тихонько поцокивали, выбивая мелкую дробь, сквозь судорожно сжатые, обметанные синевой, губы. Покрытое гусиной кожей, скользкое от соленой морской воды тело легонько содрогалось, выпуская набранный придонный холод. Клавдя терлась боком о Лешкины лишенные жира ребра, щекоча и немного царапая, словно коричневой наждачной бумагой. Июльского солнца с избытком хватало куротникам для загара, но для людей целый час без передыху нырявших за крабами, барабульками, морскими языками, скорпенами и только-только стянувших с лиц присосавшиеся до рубцов маски, а с ног ласты, тепла не хватало.

Они здорово переохладились, а азарт охоты все не отпускал, затягивал вновь и вновь под полог колышущейся, голубовато-зеленой, пронизанной ослепительными лучами поверхности моря, влек к желтому песку дна, к валунам, бурозеленым водорослям, темным расщелинам скал. Стреляли по-очереди, передавая друг другу ружье, натягивая из всех сил резину до последней прорези в гарпуне, упирая рукоятку в животы и складываясь пополам. Но больше бездумно носились в толще воды забыв о притяжении, невесомые, легко и свободно, лишь изредка, по необходимости, выскакивая на поверхность за живительным, сладким глотком воздуха. И казалось сами принадлежат к чудесному подводному миру.