Фридрих Незнанский - Ящик Пандоры

Чуркин оставил в покое винегреты и двинулся к кассе. Бабаянц поставил на поднос блюдечко с винегретом, тарелки с харчо и рубленым бифштексом, стакан морса. Турецкий решил повторить набор, но не тут-то было: харчо и бифштекс на нем закончились, оставшаяся порция винегрета имела несъедобный вид, а вместо морса теперь шел чай с лимоном.

— Я слышал, тебе передали мое дело — по Татьяне Бардиной.

— Да, Меркулов мне удружил, выделил его из общего дела славных мафиозников, где Бардин, кажется, играет не последнюю роль. Мне с беглого взгляда кажется, что и в этом деле он главный фигурант, если и не прямой убийца...

— Если хочешь, я введу тебя в курс,— перебил его Бабаянц серьезным голосом,— но вообще-то я веду одно вонючее дело...

Они подошли к кассе, где снова суетился Чуркин.

— ...ло почтовому ящику Сухова. Мне побыстрее надо с этим дерьмом разобраться.

Они расплатились, отыскали чудом оказавшийся свободным столик на двоих у самого выхода.

— Ну, про Сухова тебе неинтересно. А дело по факту смерти Татьяны Бардиной мне практически вести не дали, то одно дело подсовывали, то другое, и наш Мухомор в этом очень преуспел, ведь сам гражданин Бардин — друг нашего Зимарина. Это еще было в Москворецкой прокуратуре, у нас тогда Зимарин был районным прокурором. В общем-то тоже дело не ароматное.

Бабаянц отошел от столика, на котором разместил свой обед, и через минуту вернулся, неся стакан морса и тарелку с бифштексом. Чуркин толкался с подносом между стульев, не мог найти свободного места и наконец примостился к кому-то пятым за столик, за спиной Бабаянца.

— Я сказал нашей поварихе, что тебя пригласили сниматься в детективе Юлиана Семенова, в главной роли. А натощак ты нефотогеничен.— Бабаянц протиснулся к своему стулу.— Но с харчо номер не прошел: осталось четыре порции для начальства. Так что поклюй из моей тарелки.

Но Турецкий не стал «клевать», а пока Бабаянц хлебал желтую рисовую жижу, спросил:

— И что дальше по этому неароматному делу? Бабаянц тыкал вилкой в бифштекс и выкладывал из кусочков жесткого мяса геометрическую фигуру. Турецкий допил до донышка кислый морс, наблюдая за Бабаянцем.

— Понимаешь, я уверен, что это убийство. В этом деле все представлено иначе. Но когда замешаны высокопоставленные чины, то все и выглядит иначе. А уж если наши боевые соратники из так называемых правоохранительных органов взялись за дело не с той стороны, с какой им положено, то жди самых больших неожиданностей... Знаешь что, Сашка, не будем сейчас об этом, я к тебе в воскресенье нагряну на обед. Тем более — у тебя, кажется, день рождения. Тогда все обсудим... Ну, ты покончил со своим королевским обедом? Тогда прощаюсь с тобой до воскресенья.

Они вышли в коридор, пожали друг другу руки:

— Короче, за эти дни я напрягу свою могучую память. Может, что-то и вспомню пользительное.

Хохмач Бабаянц вообще-то был человек серьезный. Если сказал — что-то вспомнит, значит, обязательно придет с информацией.

Вот так — медленно допить коньяк, прикурить сигарету от свечки и... Что делать дальше, Ника не знала. Но неловкость, овладевшая ею с приходом гостей, начала понемногу ослабевать, и она снова и снова допивала до дна бокал, услужливо наполняемый сидящим напротив красивым человеком, от которого исходил приятный залах незнакомой парфюмерии. Пространство и время уплыли в бесконечность, и Ника подумала — не так уж и противно будет пойти с ним в постель. Они танцевали под что-то медленное, Ника прижималась щекой к сильному плечу и послушно кивала в ответ на ничего не значащие слова.

Потом все стало на свои места, потому что исчез незнакомый аромат. Бородатый художник Жора поил Нику кофе из огромной кружки и поправлял шелковые бретельки комбинезона, то и дело сползавшие с ее голых плеч. Пламя свечи отражалось в стеклянной двери спальной ниши, где полагалось в это время спать Кешке и где его сегодня не было по причине пятницы, «папиного дня». Ника протянула руку, поскребла ногтями по стеклу:

— Никого мне не надо, кроме моего маленького.

Толстая Алёна вздохнула:

— Хронический случай.

— А жаль, силен был мужик... этот... как его — Бил,— сказал Жора, стараясь дотянуться сигаретой до свечи.

— Странно, куда же это он сбежал,— произнес задумчиво Сеня Штейнбок и стал накладывать в тарелку свекольный салат.

Нике хотелось заплакать — и от всех этих слов, и от выпитого коньяку, и от того, что Кешки не было дома, и просто потому что жизнь не удалась. Но бородатый Жора уронил свечку, Алена разбила стакан, а Сеня вывалил салат на новое платье супруги.