Дональд Стэнвуд - Седьмой лимузин

Мори Эшер ради брака с матерью Алана порвал со своей семьей и фамильным вероисповеданием. Она, в свою очередь, настаивала на том, что такие жертвы никому не нужны. Так или иначе, межконфессиональный брак состоялся, и Алана с его сестрой Линдой воспитывали многочисленные дяди, тети, дедушки и бабушки, вовсю сражавшиеся друг с дружкой за их души.

На Рождество, деликатно называемое в этой семье «каникулами», неизменно возникала самая настоящая свара. Но на этот раз в честь возвращения Алана семейство решило выступить единым фронтом. Его обнимали, целовали, хлопали по спине. Да ведь он великолепно выглядит! И все просто счастливы с ним повидаться. Хотя, конечно, время от времени он замечал, с какой грустью, с какой бесконечной грустью они на него украдкой посматривают.

На кухне в мойке застучали тарелки, оставшиеся от ужина, тут-то и началась настоящая схватка. Его отец всегда дожидался того момента, когда мать выйдет из комнаты.

— … конечно, Алан, это повышение — штука замечательная, но что оно даст тебе, когда война останется позади? Мы с дядей Гарольдом поговорили о твоем будущем — и вот к какому выводу пришли…

Хотя эти слова не имели ровным счетом никакого значения. Это была всегдашняя линия обороны отца, его неприступный редут. Мать дождалась, когда Алан, грохнув дверью, вышел из дому и отправился на долгую прогулку по здешним лесам. Усевшись на берегу замерзшего ручья, он и сам не заметил, как у него пошла носом кровь, пока не обнаружил на снегу алые капли.

Кровь и смерть. Неотделимые от него, как, скажем, сигаретный дымок. И наверняка это чувствуют остальные. Он ощущал себя самым чудовищным образом не на своем месте, вычеркнутым из привычного окружения и насильственно переправленным в иудейский пейзаж, который, скорее, подошел бы его бабке.

За день до отъезда Алану принесли с почты письмо от Чезале. Поздравления по случаю производства в капитаны и — в намеках, ускользнувших от внимания армейского цензора, сообщение о том, что сам Элио повсюду сопровождает генерала Джорджа. Алан сохранил это письмо, равно как и другие, пришедшие позже, — так люди, готовясь к лишениям войны, разводят кроликов. Но до окончания военных действий, а вернее, до осени 1945-го, он так и не увиделся с Элио.

Через четыре месяца после Дня Победы капитана вспомогательных войск Эшера перевели на службу в армейскую киностудию, расположенную в Лондоне. В темных кинозалах он отсматривал все новые документальные материалы, поступавшие из Освенцима и Треблинки. Кинопроекторы безучастно жужжали, на одной и той же скорости показывая все новые и новые ужасы и непотребства. В перерывах, за кофе и сигаретами (и чашки, и сигареты дрожали в руках), Алан со своими помощниками готовил киноматериалы к перемонтажу.

Что должно следовать за кадром с горючей известью? Груда золотых украшений? Тела, отправляемые на мыловарню?

Когда время службы истекло, Алан вышел на сентябрьский холодок и вернулся в мир, в котором вперемежку с машинами ездили кэбы, в киосках торговали мороженым, нервно хихикали хорошенькие секретарши. Он шел домой. При входе ему вручили телеграмму, и он вскрыл ее ногтем большого пальца.

БУДЬ НА ОТКРЫТИИ ТЧК ВСТРЕТЬ МЕНЯ ДВАДЦАТОГО СЕНТЯБРЯ В ДЕВЯТЬ УТРА В ОРЛИ ТЧК СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ ШАБРОЛЯ В ЛУВРЕ ТЧК ВОЗЬМИ КИНОМАТЕРИАЛ И КАМЕРУ ТЧК МУЖАЙСЯ АЛАН ТЧК

ЭЛИО

В управлении вспомогательных войск с удивительным спокойствием отнеслись к столь скоропалительной просьбе об отпуске. На борту неуклюжего ДК-3, державшего курс на Париж, Алан беспрестанно думал об Элио и о том, какие перемены он в нем обнаружит. Но ухмылявшееся лицо в толпе встречающих оказалось точь-в-точь таким, как ему запомнилось. Ну, может быть, Элио немного поправился. И весь так и светится собственными тайнами. И лишь проявив немалую настойчивость, Алану удалось заставить друга взять серьезный тон.

— Ты требуешь слишком многого, друг мой. Настройся на иной лад, не то наш мир тебя уничтожит. Пошли. Сядем в машину и поговорим.

Но и на протяжении всей поездки в город Элио весело болтал о том и о сем, категорически отказываясь объяснить смысл своей телеграммы. Дважды в ходе поездки мотор разбитого «Пежо» глох — и оба раза это происходило возле жилых кварталов, превращенных в руины прощальной бомбардировкой нацистов, но Элио не впадал в уныние.

— Нам еще повезло с этой машиной. — Он ласково провел рукой по приборному щитку. — Не говоря уж о бензине из антверпенского резерва. Во Франции перед войной было три миллиона машин, а сейчас, согласно нашим прикидкам, осталось всего тридцать тысяч.