Том Эгеланн - Хранители завета

Трайн проводит по пергаменту кончиками пальцев, нюхает его и рассматривает значки:

— Полагаю, манускрипту тысяча плюс-минус сто лет.

Он сворачивает документ и кладет его в коробку. Мы несем ларец по винтовой лестнице в подвал, где самые ценные из старых манускриптов хранятся в надежно защищенных сейфах при неизменной температуре и влажности. За толстой тяжелой стальной дверью хранится письменная история Скандинавии, разложенная рядами по метровым стеллажам, тщательно упакованная в бумагу, в плоских коробках.

Мы ставим ларец с пергаментными манускриптами из Тингведлира в надежный сейф подвала Института Аурни Магнуссона.

День получился долгим. Полицейские. Журналисты. Ученые. Все снова и снова хотят услышать эту историю.

Когда позже я возвращаюсь на такси в гостиницу, мне звонит начальник полиции Боргарнеса.

Ими только что зафиксировано проникновение в снимаемую мной квартиру при Центре Снорри. Вероятнее всего, взлом был совершен уже вчера, сразу после того, как я уехал в Рейкьявик. Начальник полиции откашливается и говорит:

— Я пообщался с полицейскими в Рейкьявике. Принимая во внимание все обстоятельства, они решили прислать сегодня вечером к вашей гостинице патрульную машину. На случай непредвиденных осложнений.

Такси останавливается около гостиницы. Я расплачиваюсь с шофером. И думаю: ««На случай непредвиденных осложнений» — звучит угрожающе».

Я люблю гостиницы. В них всегда чувствуешь себя как дома. Здесь никто не пристает к тебе с ненужными расспросами. А когда ты уходишь из номера, горничная спокойно, без всякого брюзжания, заправляет твою постель и наводит порядок. Так что когда ты, усталый и измученный, отпираешь дверь в номер, там уже чисто и прибрано.

С улыбкой на лице я открываю дверь и вхожу в номер 206.

Их двое.

Арабы.

Один из них огромный, мускулистый детина весом минимум килограммов сто. Глаза как две черные дыры. Я узнаю его. Это тот гигант, который был на фото, присланном мне преподобным Магнусом. Он сбрил волосы на голове, но сохранил торчащую бородку и два кустика бровей. На щеках и подбородке — черные пятна однодневной щетины.

Второй — невысокий, плотного сложения, похож на сжатую пружину. Лицо измученное, как будто он всю жизнь ходит в обуви, которая ему мала.

Оба одеты в хорошо выглаженные темно-серые костюмы.

И оба у меня в номере.

Коротышка ждет у дверей. Гигант сидит на стуле у окна.

Мертвая тишина. Стрела страха пригвоздила меня к стене у открытой двери. Есть несколько причин, почему я не поворачиваюсь, не бросаюсь в коридор и затем вниз по лестнице. Одна из них та, что у меня трясутся коленки так, что колышется все тело. Другая — пистолет, который коротышка направляет на меня.

Даже на полутораметровом расстоянии я, благодаря толстенным, как бутылочное дно, стеклам и интересу с детских лет к стрелковому оружию, узнаю «глок».

— Please, [23] Пожалуйста (англ.) . — жалобно произношу я.

Коротышка захлопывает дверь.

Я ощущаю слабый аромат лосьона для бритья и сигары.

— Добрый вечер, господин Белтэ, — говорит коротышка по-английски. Его голос сух, как ветер в пустыне.

Мое сердце бьется так жестко и быстро, что только свист раздается в ушах. Я задыхаюсь.

Знаком он посылает меня к гиганту на стуле. Я покорно делаю несколько нетвердых шагов.

— Что вы хотите? — Жалкая и обреченная на провал попытка взять ситуацию под контроль. Голос у меня дрожит, и кажется, что я рыдаю.

Гигант проводит рукой по моему лицу. Кожа у него такая шершавая, словно он не раз сиживал на ветру в пустыне во время песчаных бурь.

— Где они?

— What? [24] Что? (англ.) . — Я делаю еще одну попытку, только чтобы оттянуть неизбежное. Во рту так сухо, что язык прилип к гортани.

Коротышка машет пистолетом и повышает голос:

— Where are the scrolls? [25] Где свитки? (англ.) .

Scrolls. Свитки.

На долю секунды у меня мелькает мысль, не притвориться ли, что я не понимаю, о чем речь. Но только на долю секунды. Сознание того, что они могут сделать со мной, превращает меня в трепещущий листок осины, в сгусток ужаса.

— У меня их нет!

Голос мой дрожит. Руки дрожат. Колени дрожат.

Человек на стуле поднимается. Он еще больше, чем я представлял себе. Гора мускулов. Он машет мне. Когда я оказываюсь достаточно близко, он берет меня за рубашку и прижимает к себе. Я чувствую его дыхание. Наверное, за обедом он ел непрожаренное мясо с кровью. Я вижу поры его кожи и бездонные колодцы глаз. Он хватает мою левую руку. И отгибает назад мизинец.