Юрий Михайлик - Ошибочная версия

Значит, в принципе не меняется ничего. Хаджиев ускользает от Вареника, но не в нем дело. Важно одним ударом удвоить сумму и уйти. План операции оставался прежним.

Вареник с раннего утра находился в приподнятом настроении. Сегодня — решающий день. В такие дни мозг его работал особенно ясно и быстро. Сейчас Вареник верил в свои силы, он знал, что довольно будет приглядеться к посланцу Хаджиева, чтобы понять, кто он и на что способен.

Когда приземлился ташкентский самолет, Вареник неспешно откинулся в кресле. Он ждал кофе.

Через десять минут, следом за Женей, в ресторан вошел невысокий, тоненький, восточного вида человек. Он был хорошо одет, в руках держал плоский чемодан коричневой кожи. Женя нес большую дорожную сумку. Вареник скользнул равнодушным взглядом по чемоданчику — именно его содержимое и было важно в этой игре.

Двое за столиком откровенно разглядывали друг друга. Первым нарушил тишину Женя:

— Как поживает уважаемый Исмаил?

— Спасибо, — почти без акцента ответил гость. — Он чувствует себя неплохо. Меня вы можете называть Садык. Вы, конечно, Женя.

— Хорошо долетели, Садык?

— Спокойно, — ответил гость. — А как дела тут, у вас?

— Тоже спокойно.

Женя чувствовал себя дипломатом, принимающим иностранного посла. Ему нравилась эта роль.

— Исмаил хотел узнать: почему же все-таки Гриша не приехал?

Этих вопросов Вареник ждал, поэтому Женя был готов к ним.

— Заминочка вышла. Он выехал и заболел в дороге. Старый человек, ничего странного. Мы сами тут перепугались, а потом оказалось, все в порядке. — Женя и сам не заметил, что начал говорить с легким восточным акцентом и строить фразы, подражая гостю.

— Пневмония? — улыбаясь, спросил Садык.

— И сердце, — быстро ответил Женя. — У него давно уже сердце шалит.

— Очень жалко, — сказал Садык. — Такой хороший человек. Куда ему фрукты послать?

— Не принимают, — улыбаясь, объяснил Женя. — Никаких фруктов, никаких цветов. Не принимают передач. Сейчас в больницах строго.

— Да, — согласился гость. — Очень строго стало в больницах. Но хочу повидать его.

К тому, что посланец Хаджиева будет настаивать на встрече с Жалейкой, приморские валютчики тоже были готовы.

— Это наши дела, — ласково сказал Женя. — У нас тут такой климат. Одни болеют, другие выздоравливают. Главное, чтобы был порядок.

— Когда хороший человек заболевает, это непорядок, — наставительно заметил гость. — Исмаил сказал, что это нехорошо. Главное — здоровье. Когда здоровье плохое, все дела становятся плохими.

Женя был почти вдвое выше и шире гостя, но при этих словах он почти физически ощутил опасность, исходившую от стройного, худощавого человека, сидевшего с ним за столом.

— Так куда ехать будем?

— К одной девочке. Валя зовут. Там остановитесь, подождете до вечера, а к вечеру полный расчет. Билет на самолет у вас?

— У меня. А какой расчет?

— Две порции. Все как всегда.

— Исмаил сказал, что трудно, как всегда: тут у вас люди болеют…

— Тем более, — нашелся Женя. — Расходы большие.

— Ну, посмотрим, — сказал Садык. — Но только сегодня. Успеете?

— Успеем. Мы часам к девяти приедем. У нас все будет готово.

Вареник глядел в окно, где с ревом разворачивается огромный Ту. Ему было ясно: этот мальчик — порученец. Ловок, неглуп, хорошо проинструктирован, но справиться с ним будет несложно.

На рейд Приморска “Серафимович” подошел раньше назначенного времени — в двенадцать часов. Через несколько минут спустился трап, с борта портового катера на судно поднялись пограничники, таможенники, портовые власти. Все они сразу же пошли к капитану, и вскоре по судовой трансляции объявили, что экипажу нужно готовиться к таможенному досмотру.

Судно между тем медленно двигалось вдоль берега.

Крюков проснулся очень рано, все ждал, когда впереди по курсу откроется берег. Сначала на горизонте возникла дымчатая синеватая полоска, потом она стала четче, резче, а потом словно берег рванулся навстречу судну — стал таким близким, что уже различимы были высокие желтые и зеленые склоны, лодочные станции, массивы парков, а потом и квадраты домов над обрывом. И тут Крюков почувствовал, что его охватывает страх. Никогда в жизни он еще не боялся так. Страшны ему были голоса людей поблизости, пустынные палубы судна. Он уговаривал себя: “Держись, дурачок. Даже если таможенники обнаружат тайник, что тебе от этого, какое твое дело? Почему, в конце концов, из трехсот членов экипажа заподозрить должны именно тебя?” Он говорил все это и ждал, что в эту минуту чьи-то крепкие руки схватят его за локти…