Алексей Котрунцев - Последний грех

Нет, Пыха не ринулся бежать с подворья напролом. Ворота на ночь были закрыты, да и глупо было так поступать. Он уже был ученым, а потому знал, что если и бежать, то нужно было взять хотя бы немного еды. Затаившись, Прохор стал ждать, пока батюшка выйдет из пристроя. Тот не заставил себя долго ждать, напевая эстрадный шлягер, в шлепанцах продефилировал на выход. А мальчик вернулся в комнату. Уже там Прохор обнаружил, что немногочисленные вещи его выкинуты на пол и смочены какой-то жидкостью, запах которой не оставлял сомнений в ее физиологическом происхождении. Выбрав то, что посуше, он оделся, подобрал тонкую тетрадь с диктантами, маленький Псалтирь, подаренный матушкой Лизаветой, и вышел из пристроя. Он уже хотел махнуть через забор, благо сторожевые собаки при его появлении даже не стали брехать, но передумал. Осознавая, что теперь ему предстоит нелегкий путь, Прохор решил взять с собой миниатюрную икону Богородицы, которой молилась матушка Лизавета. И хотя храм был закрыт, мальчик, отлично знал, как проникнуть в него иначе. Подставив палку, он пролез в высокое, с едва прикрытой фрамугой окно и оказался внутри. Уже с трофеем, аккуратно завязанным в чистую тряпицу, Пыха перелез через забор и покинул обитель. Укоры совести его не мучили.

Через полчаса Прохор пришел на железнодорожную станцию. Грузовой вагон, на площадку которого он незаметно взобрался, загремев сцепкой, тронулся и повез его прочь. Прохор внезапно возбудился. Для него это было новое: поезд, дорога, ветер в лицо. Мимо поплыли дома, деревья, засаженные поля. Потом все стало надоедать. Леса, то тянулись нескончаемой зеленой лентой, то уступали место засеянным рожью, полям. Он достал Псалтирь и принялся читать. Ближе к вечеру жутко захотелось есть, но все припасы были уже съедены и оставалось только лечь спать. Его так и обнаружили спящим на площадке грузового вагона. Путейцы отвели сонного и непонимающего нарушителя к дежурному по станции, где засыпали вопросами — кто, откуда, куда?! Отвечать мальчишка не спешил, боялся, что его вернут в Покровку, а еще хуже — к родному отцу. Зато жутко хотел есть. Пустив слезу, Пыха попросил кусок хлеба. Дежурная — сорокалетняя разведенка с двумя детьми не выдержала и отдала ему свой обед. А после, когда путейцы ушли прочь, под честное слово — не появляться больше на «железке», отпустила на все четыре стороны. Прохор вдруг «вспомнил», что неподалеку живет его родня — двоюродная сестра матери, к которой он и ехал. Конечно, никакой сестры не былои в помине, но знать об этом дежурная не могла.

Станция, куда прибыл Прохор, располагалась неподалеку от райцентра. Прохор увидел огни и принял его за большой город, где он еще ни разу не бывал. Через пару часов пыльная грунтовая дорога кончилась, и он подошел к пятиэтажке. Впервые увидев панельные дома, Пыха удивился, как здесь могли жить люди. Скотину, ведь, наверх заводить не просто, да и не было на балконах никакой живности.

Он зашел в подъезд, забрался на верхнюю площадку и, свернувшись калачиком, заснул. Спал он недолго, внизу захлопали дверями и, мальчик проснулся. Желудок, к несчастью, тоже. Пыха задумался. Пропитание он мог добыть старым способом — залезть к кому-нибудь в сарай и взять то, что нужно. Но после проповедей матушки Елизаветы этот вариант представлялся крайне порочным. Пыха решил, что оставит его на самый крайний случай.

Обогнув панельный дом, он увидел шоссейную дорогу. Серое полотно привело его на площадь, где возле двухэтажного универмага Прохор сел на колени, поставил икону и банку и начал молиться. Местные от вида чумазого мальчугана, клавшего поклоны и кресты, немного обалдели. Но мальчуган их разжалобил. Пыхе кидали мелочь, предлагали еду и даже хотели помочь с обустройством в детский дом. На что мальчик отвечал нескладной скороговоркой: «Не могу я. Мне к брату, в Москву надо. Он там на стройке, один и не знает, что мамка померла».

Легенда о несуществующем брате поначалу звучала настолько нескладно, что люди сразу понимали: мальчишка все выдумал. Но со временем история приобрела гладкий вид, и у случайного собеседника даже тени сомнений не возникало в ее правдивости. Более того, Прохор и сам поверил в нее. После чего, Москва, где находился мифический брат, вольно или невольно стала притягивать его мысли. Неудивительно, что, забыв про обещание железнодорожникам, Пыха все-таки приехал туда «зайцем» на перекладных.

От столицы он поначалу ошалел. Машины, люди, здания — все казалось неестественным, шумным и жестоким. Деревенскому оборвышу хотелось немедленно дать деру из этого бурлящего муравейника. И он непременно сделал бы это, но столичные подачки, которые прохожие успели накидать ему в кружку, быстро охладили душевный дискомфорт. Пришлось задержаться. На следующий день было то же самое и… Прохор решил отсрочить день побега. Денег ему теперь хватало не только на еду, которую здесь нетронутой можно было найти на помойке, но и на развлечения в виде игровых автоматов и всевозможных аттракционов.