Александр Чернов - И ты, Брут...

— Куда теперь? — спросил я Чуму, когда мы вырулили на центральную дорогу и все присутствующие в машине немного успокоились.

— К Валере конечно! — изрек Санек. Он был весьма доволен собой и светился от счастья. — Мы свою работу выполнили, пусть заплатит нам деньги. Отдадим ему сейф, а он пусть поступает с ним, как заблагорассудится — хочет пусть вскроет, взорвет, в реке утопит — его проблемы. Мы не виноваты в том, что ключ не оказался в нужном месте.

— Но, Чума, — возразил я. — Ты понимаешь, чем мы рискуем, раскатывая с сейфом в машине? Возможно, охранник с горничной уже освободились и вызвали милицию. Возможно, кто-то обратил внимание на такси у дома Бугрова и вскоре по городу будет объявлен план "перехват". Да мы же на первом посту ГАИ влипнем с этим сейфом.

Лицо Чумы посуровело. Он некоторое время правил машиной молча, наконец, признал:

— Ты прав. Сейф нужно на время припрятать. Поедем ко мне домой, оставим его в сарае, а заодно поменяем номера.

Чума сбросил газ, перестроился на крайнюю левую полосу и, резко развернувшись, погнал такси в обратном направлении. Проехали жилой массив, два ряда девятиэтажек, стоявшие по обеим сторонам дороги, будто исполинские часовые, больницу, затем свернули с центральной дороги и въехали в лабиринты улочек частного сектора. Сколько живу в нашем городе, а в этом районе никогда не был. Существуют, оказывается дыры, которых не коснулась цивилизация. Домики были старыми, невзрачными, потемневшими от времени; дороги разбитыми; палисадники с до того разросшейся растительностью, что порой проехать по тесной улочке можно было с большим трудом. Я бы нисколько не удивился, встретив в этих краях парочку папуасов в набедренных повязках и с копьями в руках. Среда обитания для них была вполне подходящей. Дом, возле которого мы остановились, представлял собой лачугу, обнесенную невысоким деревянным забором, с покосившимися воротами. Напротив лачуги через крохотный, поросший бурьяном двор стоял ветхий сарай, построенный то ли Наф-Нафом, то ли Нуф-Нуфом, не помню точно кто из знаменитых братьев поросят соорудил себе жилище из хвороста, но не это главное — главное сарай мог рухнуть от малейшего дуновения ветерка.

Чума вышел из автомобиля, открыл ворота и снова вернулся за руль.

— На следующей неделе нужно домом и огородом заняться, — пробормотал он, очевидно, устыдившись запустения, царившего в его хозяйстве.

— Конечно, помоги старушке, — поддакнул я.

— Какой еще старушке? — подавая машину задним ходом во двор, озадаченно спросил Чума.

Я слегка смутился:

— Я по блатным песням сужу. В них обычно зеки безотцовщиной бывают, а дома их матери-старушки ждут. Думал, и у тебя так.

— Насчет отца ты прав, — согласился Санек, подруливая к сараю. — Его у меня никогда не было. А вот с матерью промашка вышла. Она вовсе не старушка. Ей только сорок семь лет стукнуло. А вот, кстати, и она, — и Чума кивнул в сторону дома.

Неотрывно следившая за стыковкой задней части автомобиля с воротами сарая Настя, повернула голову на сто восемьдесят градусов. Обернулся и я.

На крыльце под навесом, державшимся на четырех опорах стояла неизвестно когда появившаяся там шмара. Если бы Санек не сказал, что его матери сорок семь лет, я дал бы ей на вид не больше тридцати пяти. Шмара прекрасно сохранила девичью стройность, добавив к ней приятную зрелую округлость форм и шарм. На ней был одет короткий, весьма элегантный розовый халатик, черный парик и солнцезащитные очки в белой вычурной формы оправе. Такие очки носили лет тридцать назад, да вот, по-видимому, мода на подобные формы снова возвратилась. Скрестив длиннющие ноги, опираясь одной рукой о столб, в другой шмара держала длинный мундштук с дымящейся сигаретой; курила и смотрела на нас.

— Симпатичная старушка, — признался я и в знак приветствия поклонился матушке Чумы. С такой мадам не стыдно пройтись ни по городу, ни по пляжу. Да и в кабак, а то и в театр, я бы с ней тоже сходил.

Однако шмара никак не отреагировала на оказываемые моей персоной ей знаки внимания. Она продолжала курить с каменным выражением лица, глядя на нас сквозь сигаретный дым. Бесчувственная какая-то.

А Санек вылез из машины и громко сказал:

— Мы с приятелями по делу приехали. Ты иди, мать, в дом, я позже зайду!

Сложив губы трубочкой, шмара с презрительным видом выпустила изо рта дым, молча развернулась, и словно гордая ладья, вплывающая в бухту, вошла в дом.