Леонард посмотрел на инспектора с удивлением.
— Вы хотите тем самым сказать, что Род сообщил вам, что знает, когда…
— Он сделал все, чтобы честно сообщить нам о своих впечатлениях. Теперь я надеюсь, что вы последуете его примеру. И поступите так же честно.
— Но это чудовищно! Нас было трое, и все мы близко подходили к Владимиру, лежавшему на кровати. Сегодня, на сцене, — все мы старые друзья!
Инспектор терпеливо ждал ответа на свой вопрос.
— Хорошо. — Леонард, казалось, просто швырял в него свои слова. — Я выскажу свое мнение. В то время, конечно, я предполагал, что Владимир был в полном порядке. Жив-здоров. Теперь, когда я мысленно возвращаюсь ко всему в свете того, что произошло… то… я думаю…
— Ну?
— Я знаю, что он был жив, когда я открыл двери в альков. Не могу сказать с полной уверенностью почему. Просто — знаю. Но вот во второй раз, ну… он был либо уже мертв, либо на волосок от смерти.
— Почему?
— Я не могу этого объяснить. Просто интуиция, какое-то предчувствие.
— Сколько человек подходило к кровати Владимира в интервале между двумя вашими появлениями в спальне? — спросил Фойл.
— Два.
— И кто эти двое?
— Ванда Морли и Родней Тейт.
Когда Леонард ушел, Фойл устало посмотрел на Базиля.
— Ну вот, мы снова на том месте, откуда начали. Поздравляю! Родней и Леонард пытаются обелить друг друга. Если Род не лжет о времени наступления смерти, то убийца — Ванда. Если прав Леонард, то им может быть либо Ванда, либо Род. А что если кто-нибудь из них лжет? Или просто ошибается? Мы не можем добраться до истины! Мы располагаем тремя свидетелями, но ни один из них не годится в этом качестве. Родней подозревает Ванду, а Леонард — Роднея и Ванду. Вопрос заключается в следующем: сознательно или бессознательно поступают они, давая свои показания?
— Они могут действовать подобным образом из чистого упрямства, — предположил Базиль. — Но вряд ли бессознательно. Какой же актер может невольно запамятовать сценическую топографию и последовательность событий в пьесе, только что сыгранной да к тому же не однажды отрепетированной?
Фойл зевнул и встал.
— Думаю, на сегодня все. Или, может, у вас в рукаве найдется пара козырных карт?
— Во всяком случае не тузы, а так — двойка или тройка. Перед тем как пожелать вам спокойной ночи, я хотел бы повидать того актера, который играл Сириекса, а также того, который перебросился парой фраз с Владимиром, когда тот проходил по сцене к своему алькову до поднятия занавеса.
Сеймур Хатчинс, игравший роль сотрудника французского посольства, выглядел так, как и должны выглядеть князья и послы, но на деле это у них получается крайне редко. Темные, горящие, интеллигентные глаза смотрели из глубоких глазниц из-под сухой челки волос. Нельзя было представить себе Ванду или Леонарда занимающимися какой-то иной профессией, кроме сцены, но у Базиля сложилось впечатление, что этот Хатчинс — очень одаренный человек и смог бы добиться успеха почти в любой области. На сцену он, вероятно, был занесен ураганом обстоятельств либо просто ранним, юношеским увлечением.
— Вы выходите на сцену вместе с Гречем и остаетесь там в течение всего первого акта, — начал Базиль. — Не могли бы вы припомнить, не заметили вы что-то неладное с Владимиром в какое-то время, скажем, в какой-то определенный отрезок времени?
Хатчинс внимательно поразмыслил над вопросом, прежде чем дать на него ответ.
— В конце первого акта мне показалось, что Владимир, играя умирающего человека, несколько переборщил. В этот момент я подумал, что «умирание» неестественно, так как он явно переигрывал. Теперь я уверен, что оно казалось мне неестественным потому, что как раз и было вполне естественным, а это всегда нарушает тональность в мире условного искусства.
— Интересно, — задумчиво произнес Базиль, — интересно потому, что у меня лично сложилось такое же впечатление, а когда два свидетеля приходят к одному и тому лее заключению, независимо друг от друга, то тогда они близки к истине. Не могли бы вы сказать, в какой именно момент началось его «переигрывание»?
— Вряд ли. А вы?
Базиль печально покачал головой и вытащил какой-то сверток из кармана пальто — это была отпечатанная на машинке рукопись пьесы, переплетенная в обложку из плохого голубоватого картона.
— Вы узнаете этот текст?
— По-моему, он принадлежит мисс Морли.
— В роли Сириекса вы должны произнести следующую фразу на странице девятнадцать первого акта. — Базиль громко зачитал ее, открыв рукопись на нужной странице: «Ему теперь не уйти отсюда, все против него!» — Это вы подчеркнули эту реплику в тексте мисс Морли?
Читать дальше