Фойл приказал лейтенанту собрать все вещи Владимира, а затем, пожав руку Базилю, слабо улыбнулся и спросил:
— Как вы думаете, доктор, чьих же рук это дело?
— Не рановато ли задавать такой вопрос? — ответил Базиль. Он взял шляпу и пальто из рук билетерши, бросил их на диван, сел. — Вы переоцениваете мои способности, инспектор.
— Отнюдь нет. Ведь у вас — редчайший дар видеть то, чего не замечают другие. Где вы сидели во время первого действия?
— В четвертом ряду, как раз в центре.
— Боже, значит, вы сидели почти на сцене?!
Фойл встал и уставился на Базиля.
— Насколько мне известно, у вас отличное зрение. К тому же вы — медик. Как же вы не сумели разглядеть на таком близком расстоянии, что Владимир на самом деле умирает?
— Вы, инспектор, недооцениваете убийцу, — Базиль вытащил портсигар. — Коль я теперь на сцене, а не в зале, то, надеюсь, могу закурить?
Фойл пожал плечами.
— Обратитесь к пожарникам. Это — не моя забота. Насколько мне известно, в театре сцена — это единственное место, где разрешается курить.
Базиль зажег сигарету и глубоко затянулся.
— Подумать только, как помогает! Не могу себе представить, как актеры ухитряются соблюдать запрет и не курить за сценой? И так каждый вечер! Чудовищно!
Он придвинул к себе одно из севрских блюдечек, намереваясь использовать его в качестве пепельницы. Устроился поудобнее на диване, откинувшись на спинку.
— Это преступление было подготовлено изобретательным человеком.
— Что вы имеете в виду?
— По пьесе Владимир должен умирать на протяжении всего первого акта. У него нет ни одной реплики, ни одного жеста. Он должен просто лежать на кровати в своей спальне в глубине сцены. Единственный источник света в алькове — горящая свеча перед иконой на сцене. Кроме того, там установлена лампадка из красного стекла. Свет от свечи отбрасывает загадочные, пляшущие тени, а красноватый свет не отличается особой яркостью. Кроме того, Владимир еще и загримирован под умирающего — у него сине-белое лицо, голубые тени возле глаз и рта, серые губы. Он должен был выглядеть так, как выглядит изнуренный болью человек, едва пребывающий в сознании. Теперь вам легко понять, какую уникальную, поистине единственную возможность давал весь этот «антураж» убийце. Никто, ни один человек, где бы он ни сидел в зале — четвертом ряду или в каком-либо ином месте, — не в состоянии определить, в какой именно момент выражение боли и изнеможения на лице Владимира перестало быть искусственным, актерским, и стало, так сказать, совершенно реальным. Никто не в состоянии сказать, когда его лицо, под маской жирного грима, действительно побледнело от полученной смертельной раны…
Фойл бросил быстрый взгляд на альков, а затем на четвертый ряд партера.
— Хорошо, я могу понять, что и вы, и другие зрители могли ошибиться, не рассмотреть детально из-за слабого освещения и расстояния, что на самом деле произошло на сцене. Но что вы скажете об актерах, которые в это время находились рядом? Не хотите ли вы меня убедить в том, что и они не заметили, что Владимиру явно не по себе?
— Даже если они нам что-то и скажут, то каким об-0м мы уличим их во лжи?
Значит, заговор?
— Вполне вероятно. Может, так и есть. В любом случае выигрывает убийца. По словам продюсера Мильхау, первый акт должен по расписанию длиться ровно сорок восемь минут, от 8.40 до 9.28. В рамках этого времени мы не можем установить, когда именно произошло убийство. Поэтому практически невозможно определить, кто же убийца.
— Почему вы все это связываете со временем?
— Когда поднимается занавес, то на сцене сидят за столом четыре актера и играют в домино. Все четыре заняли свои места перед самым началом, когда из-за кулис появился Владимир, прошел по сцене, живой и здоровый, вошел в альков до поднятия занавеса. Говорят, что на какое-то замечание одного из них он ответил ухмылкой и затворил за собой створки двери спальни. В алькове нет другой двери, нет окон, нет никакого иного прохода за сценой. В нем даже есть потолок, так что ни один человек не мог перелезть через стену декорации. После того как Владимир вошел в альков, к нему мог кто-то приблизиться, лишь пройдя по сцене к двустворчатой двери на виду у актеров, сидящих на сцене, и на виду у всей публики.
В первом акте только три человека входили в альков. Каждый из них поодиночке приближался к Владимиру в трех разных случаях, как это и требуется по ходу пьесы.
Таким образом, убийство, вне всякого сомнения, было совершено на виду у публики одним из этих трех актеров. Но мы не можем зафиксировать точный момент совершения убийства в течение тех сорока минут, пока длился первый акт. Мы не располагаем доказательствами, кто из трех актеров убил Владимира.
Читать дальше