Марина Серова - В любви каждый за себя

Все, приехали. Без комментариев, как говорится. Я даже не знала, как теперь себя с ним вести. Вот на что кости намекали! Хоть бы о своих сединах подумал. Только этого мне и не хватало для полного счастья. Я пожала плечами:

– Да как вам сказать. Не очень. Я больше верю в ту, которая приходит постепенно. А с первого взгляда любви до гроба не бывает. Это скорее влюбленность, она быстро проходит.

– А вы могли бы привыкнуть ко мне?

Значит, объяснений в любви все-таки не избежать. Ну что ему сказать, чтобы не обидеть? Теперь он был мне очень даже симпатичен в каком-то смысле. Пришлось осторожненько объяснить, что у меня есть друг, без которого я не проживу и дня.

– Жаль, – горько вздохнул мой гость. – Я, прямо как мальчишка, обезумел. Никогда такого со мной не было. У нас с вами так много общего.

Видимо, он имел в виду прогулки в пальто под июльским звездным небом и смежность наших профессий.

А кости все-таки были правы. Первое, что я сделаю после ухода моего спасителя, это достану их и еще раз погадаю. Надеюсь, бедненький Виктор Иванович не выберет для себя «смерть во славу пери».

После ухода Виктора Ивановича я наконец приняла душ, почитала немного, бросила еще раз кости и отправилась спать. Григорьеву в этот вечер я звонить не стала. Не горит. Все равно на работу звонить было уже поздно, а домашний его телефон я не знала.

Утром я еще раз просмотрела кассету. Не каждый день, согласитесь, доводится понаблюдать за своими действиями со стороны. На ошибках поучиться – и то многого стоит. Теперь-то я не вошла бы так беспечно в эту квартиру.

– А откуда же, Таня, у тебя вдруг появилась кассета? – поинтересовался Григорьев, когда я поставила его в известность о том, что у меня имеются доказательства вины Евгения Петровича.

Я отшутилась, сказав, что это профессиональная тайна, что я сама настроила канал и включила запись, а потом забыла об этом. Короче, нагородила бог весть чего, но Валентинского не выдала, как он и просил. Уж дурочкой-то прикинуться, когда надо, я всегда умела.

Григорьев поначалу был жутко недоволен тем, что я от него что-то скрываю, даже за сокрытие улик привлечь пригрозил, но я стояла на своем, так что он повозмущался, да и смирился.

– Это, конечно, в корне меняет дело, Таня. Кстати ты оказалась права, решив отбыть из той квартиры столь необычным способом. Колокольцев, когда узнал о твоей «кончине», сразу успокоился. Но недолго ему теперь гулять осталось. Часок-другой, не больше.

Его взяли в офисе без шума и пыли. Он был так уверен, что против него ничего нет, что вел себя, по словам Григорьева, довольно вызывающе.

– Вы еще пожалеете, – заявил он. – Я подам в суд, и вы возместите мне и моральный ущерб, и материальный, как миленькие. Я по вашей милости выпадаю на некоторое время из обоймы, а мое время – деньги, и немалые.

Вот тут он был, безусловно, прав.

Теперь я могла выйти из подполья и покаяться перед подругой за жестокий розыгрыш.

Дело было в среду, ближе к вечеру. Полдня я собиралась с духом и никак не могла решить, что лучше: позвонить или явиться с повинной. В конце концов, я подумала, что лучше поехать к ней. А то, не дай бог, упадет в обморок, некому будет первую помощь оказать.

Она открыла дверь сразу, как только умолк звонок. В руках у нее был бутерброд. Готовить Ленка не любила и часто подолгу обходилась сухомяткой.

Когда она увидела меня, глаза ее округлились, кусок вывалился из рук и, как и положено, плюхнулся маслом вниз. Она как-то судорожно вздохнула и поперхнулась, потом расплакалась, приговаривая:

– Дура несчастная! Как тебя только не разорвало, мерзавка! Я с ума схожу, а она вырядилась и прогуливается как ни в чем не бывало. – И вдруг… шмяк! Меня по щеке. – Вот тебе, зараза!

Я даже опешила:

– Да ты что? Правда, что ли, с ума сошла? Раненую избиваешь. Я, кстати, действительно чуть не погибла. Меня только чудо спасло и то, что я сообразила в покойники записаться. – Ну, это я слегка присочинила для пущей важности. – Так было надо! Для дела.

– Дело… Да плевала я на твои дела! Господи, Таня, что это у тебя? – Она осторожно потрогала мой лоб, заклеенный пластырем. Заметила-таки.

И, совершенно неожиданно рассмеявшись, Ленка бросилась меня целовать:

– Господи, Танька, а я уж думаю: вот предательница, кому я теперь расскажу, что выхожу замуж.

– Вот это новость! Когда ж ты успела на такое решиться? Тебя на один день оставить без присмотра нельзя, сразу дров наворочаешь. И кто же сей счастливец?