Марина Серова - Фантазии господина Фрейда

– Мы Семке и без тебя цену знаем, ты лучше объясни, что случилось! – потребовал Федор.

– Расскажу! – очень недобрым тоном пообещал Полянский. – Только не о том, как мы с Клавой еще в школе любили друг друга, как мечтали, что учиться вместе поедем и поженимся, когда образование получим. Нет, я о том расскажу, как Миха – чтоб он сдох, сволочь! – мне на выпускном вечере фотографию показал, где Клава с братцем вашим Семкой в постели лежит! Как убежал я оттуда, чтобы только с ней не встретиться, как у бабы Фроси бутылку самогона купил и выпил до дна на берегу речки, как утопиться хотел от предательства такого, да бог меня уберег; как я наутро, фотографии ее спалив и вещи собрав, пешком в Первомайск ушел, чтобы никогда больше в Расловку не возвращаться! Как ни одной девчонке после такого поверить не мог, даже самой распрекрасной, всех их шлюхами считал! И неизвестно еще, как бы моя жизнь сложилась, если бы нужда не заставила меня снова в Расловку на похороны бабушки приехать. И встретил я тогда Мартынку. Помните такого?

– Это Федосьи сын, что ли? – спросил кто-то из Андреевых. – Помним. Только он тут при чем?

– Сейчас объясню, – угрюмо пообещал Полянский. – Мартынке уж очень выпить хотелось, да денег у него не было, вот он за бутылку мне и рассказал, откуда та фотография взялась. Как ты, Миха, сестре своей Клавдии снотворное в чай подсыпал, а когда она уснула, Семке с Мартынкой дверь открыл! Как вы ее, спящую, раздели и на кровать положили, как Семка рядом с ней лег и Мартынка их фотографировал, а ты, Миха, на стреме стоял и караулил – вдруг мать ваша, Зинаида Тимофеевна, раньше времени придет или соседка какая-нибудь заявится? Как потом вы ее обратно одели и тишком ушли…

Полянский подошел к сидевшим рядом Семену и Сазонову, встал над ними, как палач над жертвами, и видно было, что он из последних сил сдерживается, чтобы не пришибить их на месте.

– Ну, может, объяснит мне хоть сейчас кто-нибудь из вас, зачем вы это сделали?! – спросил он. Желваки у него на щеках ходуном ходили, а голос больше напоминал львиный рык.

Не дождавшись ответа, он одной рукой поднял за грудки Сазонова и, хорошенько встряхнув его, спросил:

– Ну, Миха! И зачем же ты сестру свою опозорил?

– Да из-за Семки все! – почти заверещал тот – перспектива следствия и суда пугала его гораздо меньше, чем бешеный взгляд Полянского. – Он решил, что все равно рано или поздно на Клавке женится, только она его и не замечала совсем, хотя он к ней и так подъезжал, и эдак… А тут ему в армию идти! Вот он и попросил меня помочь! А я тогда уже на Машке женился, вот и пособил родственнику. Мы решили, что, если кто-то вокруг Клавки крутиться будет, я ему фотографию под нос суну, он и отвалит. И слух пойдет, что Клавка – порченая, тогда она Семке и достанется! И досталась ведь! Хоть из Расловки следом за тобой уехала…

Ох, зря он это сказал! Полянский поднял его и, как манекен, так сильно запустил в угол, что Сазонов только пискнул по дороге и, впечатавшись в стену, сполз на пол, где и затих.

– Не хочешь другу компанию составить? – спросил Полянский, наклонившись к Семену.

– Да я здесь вообще ни при чем! – перепугавшись насмерть, отбивался тот. – Это все Миха придумал! Уж очень он хотел в нашу семью втереться, понравиться нам пытался!

– Ничего! Тебе тоже несладко придется! – зловеще пообещал Полянский и повернулся к его братьям, слушавшим все это с самым угрюмым видом. – Кинулся я к Зинаиде Тимофеевне, а она уже в Тарасов переехала. До сих пор понять не могу, как я ее все-таки найти сумел! В дверь позвонил, открывает она, а рядом с ней мальчишка стоит… Сын наш с Клавой! Я же не знал тогда, что Клава тогда уже от меня забеременела.

– Какой еще сын?! – воскликнул Семен.

– Я, Дмитрий Дмитриевич Полянский-младший, – сказал боец помоложе и стянул с головы маску. Этот мужчина лет тридцати с небольшим был так похож на своего отца, что никаких сомнений, чей он сын, не возникало.

– Так я ее с нагулянным взял?! – взревел Семен. – Ах она, паскуда!

– Эй, ты! – угрожающе сказал Полянский-младший. – Я ведь не мой отец. Я не посмотрю, что ты убогий! Я тебе за маму свою так врежу, что уже обе твои ноги сломанными окажутся. И не только они.

Семен собрался было что-то ответить, но Федор на него так цыкнул, что он, присмирев, спросил:

– Ты чего?

– Дурень, да ты на парня-то посмотри! – крикнул ему Федор.

– А чего на него смотреть? – удивился Семен.

– Глаза разуй! Ванька же – его точная копия! – злясь на непонимание брата, объяснил Федор.