Мэри Кларк: Папина дочка

Адвокаты Роба пришли в неописуемую ярость, и мое заявление постановили вычеркнуть из протокола. Судья повернулся к присяжным и попросил их не учитывать мою реплику при вынесении вердикта.

Поверил ли кто-нибудь из них в то, что я рассказала о медальоне, подаренном Робом Андреа?

Не знаю.

Затем дело передали на рассмотрение присяжным. Они совещались около недели. Потом мы узнали, что всего пара человек склонялась к версии непредумышленного убийства, но большинство все же настояло на том, что убийство — умышленное. Присяжные пришли к выводу, что Роб пошел в гараж с домкратом потому, что хотел убить Андреа.

Я перечитывала протокол заседания первые несколько раз, когда Вестерфилд подавал на досрочное освобождение, и отправляла яростные письма протеста. Но с тех пор Роб уже отсидел двадцать два года, и на этот раз его вполне могли выпустить. Поэтому я и вернулась в Оддхэм-на-Гудзоне.

Мне тридцать лет. Я живу в Атланте и занимаюсь журналистскими расследованиями для газеты «Атланта Ньюз». Наш главный редактор, Пит Лорел, считает личным оскорблением даже уход в ежегодный отпуск. Поэтому я ожидала, когда заявлю, что мне нужно два дня отгула, а может, и больше, он придет в настоящее бешенство.

— Замуж выходишь?

Я объяснила ему, что об этом я пока даже не думаю.

— Тогда что?

Я никогда не рассказывала никому из редакции ничего о своей личной жизни, но Пит Лорел — из тех, кто, похоже, и так знает все обо всех. В свои тридцать один уже начавший лысеть и вечно пытающийся сбросить лишнюю пару килограммов, Пит, наверное, самый умный мужчина из тех, кого я встречала за свою жизнь. На шестом месяце работы в «Ньюз», когда я писала статью об убийстве подростка, он подошел ко мне и, как будто между прочим, заявил: «Наверное, нелегко тебе над ней работать. Я знаю, что случилось с твоей сестрой». Пит не ждал от меня ответа, да и я ему ничего не сказала, но в тот момент я ощутила его сочувствие. И это сработало. Задание перестало казаться мне таким угнетающим.

— Убийца Андреа подпадает под досрочное освобождение. Боюсь, на этот раз его все-таки выпустят, вот я и хочу попробовать как-нибудь этому помешать.

Пит откинулся в кресле. Как всегда, на нем был свитер и рубашка с расстегнутым воротником. Иногда я даже сомневалась, что у него вообще есть пиджак.

— А сколько он уже отсидел?

— Почти двадцать два года.

— И сколько раз он уже подавал на досрочное освобождение?

— Дважды.

— Какие-нибудь проблемы в тюрьме?

Я почувствовала себя школьницей на экзамене.

— Никаких, насколько мне известно.

— Похоже, он все-таки выйдет.

— Думаю, да.

— Тогда зачем напрягаться?

— Потому что я должна.

Пит Лорел не любил тратить впустую слова и время. Поэтому он не стал больше задавать вопросов, а просто кивнул.

— Ладно. Когда слушание?

— На следующей неделе. Хочу поговорить в понедельник кое с кем из комиссии по досрочному освобождению.

Пит снова зарылся в бумаги, явно давая мне понять, что разговор окончен.

— Езжай, — только и сказал он.

Но когда я уже развернулась к двери, Пит добавил:

— Элли, ты не такая сильная, как думаешь.

— Нет, такая.

Я даже не поблагодарила его за отпуск.

Все это было еще вчера. А на следующий день, в субботу, я прилетела из Атланты в аэропорт округа Вестчестер и взяла напрокат автомобиль. Я могла бы остановиться в каком-нибудь мотеле в Оссининге, возле Синг-Синг — тюрьмы, где отбывал срок убийца Андреа. Вместо этого я проехала еще пятнадцать миль до нашего старого города, Олдхэма, и отыскала там уютную гостиницу «Паркинсон Инн», в которой, как я смутно помнила, мы иногда устраивали семейные обеды и ужины.

Гостиница явно процветала. В эту промозглую октябрьскую субботу ресторан был заполнен скромно одетой публикой — главным образом парами и семьями. Меня охватила ностальгия. Именно так, как я помнила из детства, обедали здесь по субботам и мы вчетвером. А потом папа отвозил нас с Андреа в кино. Там ее уже ждали подруги, но она никогда не возражала, если я увязывалась за ней.

«Элли — хороший ребенок. Она не ябеда», — говорила Андреа. Если фильм заканчивался рано, мы все добегали до гаража-"убежища", где Андреа, Джоан, Марджи и Дотти выкуривали по-быстрому одну сигарету на всех и расходились по домам.

На случай, если папа чувствовал запах дыма от одежды Андреа, у нее всегда был наготове ответ: «Так получилось. После кино мы пошли есть пиццу, а там было накурено». И она подмигивала мне.