Александер Смит - Женское детективное агентство № 1

К тому времени, о котором я рассказываю, мы переехали из Махалапья в Мочуди, где жили родственники моей матери. Мне нравилось в Мочуди, и я бы с радостью остался там, но мой отец сказал, что мне придется отправиться на рудники, потому что его земля не прокормит меня с женой. У нас было мало скота, и, чтобы продержаться, мы выращивали сорго. Поэтому, когда из-за границы приехал грузовик, я подошел к вербовщикам, и они поставили меня на весы, послушали мою грудь и заставили десять минут бегать вверх и вниз по лестнице. А потом один из них сказал, что я буду хорошим шахтером, и велел написать свое имя на листе бумаги. Они спросили, как зовут моего вождя и не было ли у меня неприятностей с полицией. И все.

На следующий день я уехал на грузовике. У меня был с собой один чемодан, отец купил его для меня в индийской лавке. У меня была единственная пара башмаков, одна сменная рубашка и одни запасные брюки. Вот и все мои пожитки, не считая вяленого мяса, которое приготовила для меня мать. Я закинул чемодан в кузов грузовика, а потом все семьи, которые пришли проститься со своими, затянули песню. Женщины плакали, а мы махали им рукой. Юноши всегда стараются не плакать и не показывать, как им грустно, но я знал, что у всех сидевших в грузовике сердце сковало холодом.

Мы добирались до Йоханнесбурга двенадцать часов. Дороги в те дни никуда не годились, и если бы грузовик поехал слишком быстро, у него мог бы сломаться мост. Мы пересекли Западный Трансвааль — в нестерпимую жару, в набитом до отказа кузове, словно скот. Раз в час водитель останавливался, подходил к кузову и раздавал фляги с водой, которые вновь наполняли в каждом городе. Ты мог припасть к фляге всего на несколько секунд, стараясь влить в себя как можно больше. Те, кто подписывал контракт во второй или третий раз, знали об этом и запаслись бутылками с водой, которую в случае крайней надобности давали другим. Мы, тсвана, держались сообща и не могли позволить землякам страдать.

Мужчины постарше наставляли молодых. Они говорили, что теперь, завербовавшись на рудники, мы перестали быть детьми. Говорили, что в Йоханнесбурге мы столкнемся с такими вещами, которые нам даже во сне не снились, и что, если мы окажемся слабыми, глупыми или ленивыми, наша жизнь превратится в ад. Говорили, что мы столкнемся с жестокостью и злобой, но если мы будем держаться сообща, вместе с другими тсвана, и слушать старших, то мы уцелеем. Сначала я думал, что, может, они преувеличивают. Я вспоминал, как мальчики постарше рассказывали об обряде посвящения, который нам предстояло пройти, предупреждая о том, что нас ждет. Они старались нагнать на нас страху, на самом деле все было совсем не так. Но те мужчины сказали чистую правду. То, что ждало нас впереди, оказалось именно таким и даже хуже.

В Йоханнесбурге нас тренировали две недели. Все мы были достаточно сильны и пригодны к работе, но, прежде чем попасть на рудники, нам предстояло стать еще сильнее. Каждый день нас приводили в нагретое паром здание и заставляли по четыре часа прыгать вверх и вниз со скамеек. Некоторые из нас не выдерживали и падали без чувств, их поднимали и ставили на ноги, но я выдержал испытание и перешел к следующей ступени обучения. Нам говорили о том, как вести себя в шахте, о работе, которую придется выполнять. Рассказывали о безопасности, предупреждали, что, если мы не будем осторожны, нас может завалить в забое. А как-то раз принесли человека без ног, усадили на стол и заставили нас слушать его рассказ о том, что с ним случилось.

Нас учили фунагало — на этом языке дают команды под землей. Это чудной язык. Зулусы смеются, когда его слышат, потому что там много зулусских слов, но это не зулу. На этом языке хорошо давать команды. Там много таких слов, как «толкай», «бери», «неси», «нагружай», но нет слов для любви, счастья или утреннего щебета птиц. Потом нас спустили в шахту и показали, что делать. Нас усадили в клети под огромными колесами, и эти клети помчались вниз так быстро, как падающий на добычу коршун. Там внизу есть поезда — маленькие поезда, — нас усадили в них и отвезли в конец длинного темного туннеля, он был завален зеленой горной породой и полон пыли. Моя работа заключалась в том, чтобы грузить породу после взрыва, и я занимался этим семь часов в день. Я сделался сильным, но вокруг всегда было очень много пыли, пыли, пыли.

Некоторые шахты были особенно опасными, мы знали какие. В надежной шахте почти никогда не увидишь носилок. В опасной шахте, хотя носилок может и не быть, ты видишь кричащих от боли людей, которых поднимают в клети, или хуже того — безмолвных, под тяжелыми красными одеялами. Мы все знали, что уцелеть можно единственным способом — попасть в одну бригаду с людьми, которые чувствуют породу. Любой хороший шахтер обладает этим чувством. Он должен видеть, как ведет себя порода, что она чувствует, и знать, когда поставить новые опоры. И если хотя бы один-два человека в бригаде этого не чувствуют, тогда не важно, насколько хороши остальные. Порода обрушится на всех, похоронит и хороших шахтеров, и плохих.