Том Эгеланн - Разорванный круг

Мы смотрим друг на друга.

— Но я уверена, что он не бросился со скалы сам, — подытоживает она. — Если ты это хочешь сказать.

Это, по-видимому, мучило ее двадцать лет. Меня удивляет, что проблема прозвучала в ее устах довольно небрежно.

— Упасть можно по-разному, — замечаю я.

Она пропускает намек мимо ушей.

— Трюгве воспринимал все это очень серьезно. Я имею в виду нашу связь. Гораздо серьезнее, чем я. Для меня это было… Не знаю. Попыткой к бегству? Флиртом? Развлечением? Отдыхом? Паузой в буднях?

Она вопросительно смотрит на меня, но уж у кого-кого, а у меня нет ответа.

Она продолжает размышлять:

— Это была любовная связь. Интрижка. Но тут произошел несчастный случай.

Какое-то время мы молчим.

— И ты об этом думал все годы? — спрашивает мама. Она обращается скорее к себе, чем ко мне.

Я молчу, давая ей возможность обдумать важность этого вопроса.

— Почему ты ничего не рассказал мне?! — восклицает она. Голос становится напряженным.

Я пожимаю плечами, отвожу глаза в сторону.

— Господи, Малыш Бьорн, и что только ты обо мне думаешь?

На этот вопрос мне не хочется отвечать.

— Когда твой папа умер, — начинает она, но не может продолжать. — Мне было очень тяжело. Каждый божий день я пыталась забыть об этом.

— И обо мне тоже?

Она наклоняет голову:

— О тебе?

Я делаю глубокий вздох, чтобы овладеть голосом.

Она помогает мне:

— Ты когда-нибудь спрашивал себя, справедливо ты относишься ко мне?

Я проглатываю слюну.

— Не только ты потерял папу, — продолжает она. — Я ведь тоже потеряла мужа. Которого любила. Несмотря на… эту историю… с Трюгве. Но мне кажется, об этом ты сразу забыл, Малыш Бьорн. Я понимаю почему. Боже, до чего же ты был несправедлив!

— Я…

Она кивает. Глаза полны слез.

— Дети никогда не должны узнавать о таких вещах. Это тебе надо понять! — восклицает она.

Я чувствую себя засранцем. Может быть, вполне справедливо.

— Это ведь было шоком для нас обоих, — бормочу я. Не очень хорошее извинение. Но было задумано как таковое.

— Трюгве никогда не рассказывает о том, что случилось в тот день, — говорит она. — Никогда. Он упрекает себя. Но не признается почему. В то утро он поменял страховочные канаты перед выходом. Потому что Биргер позаимствовал его канаты. По сути, упасть должен был Трюгве. Но я не хочу заставлять его говорить об этом. Каждый человек хочет забыть. Оставить все в прошлом.

Мама гораздо лучше меня умеет оставлять все в прошлом. Может быть, потому, что я соображаю лучше.

Голубоглазая девушка в приемной растерянно смотрит на меня и восклицает:

— Привет, Турстейн, у тебя новая куртка?

Я никогда не видел этой девушки. И зовут меня совсем не Турстейном. Я не менял куртки. Но, подмигнув и помахав ей, я проскакиваю мимо нее и открываю дверь в джунгли с кондиционированным воздухом, где великолепно чувствуют себя пальмы «юкка» и еще более великолепно — пластиковые папоротники. Здесь, в продолговатом конторском помещении, которое именуется центральной редакцией, сидят три журналиста с видом людей, которым поручили сформулировать Десять заповедей. На стенке висит рекламный плакат с изображением компьютера, показывающего мускулы на своих руках, растущих из дисплея. «„PC!“ — газета мускулов компьютерной Норвегии!» — гласит он.

Я открываю дверь с матовыми стеклами. За столом сидит точная копия меня самого.

У Турстейна Авнера бледная кожа, белые волосы, пламенеющие красные глаза. Когда люди видят нас рядом, то думают, что мы с ним близнецы. Будучи тинейджерами, мы сочиняли истории о том, как мы будем когда-нибудь обмениваться нашими женщинами. Они все равно не заметили бы разницы. Но этого так никогда и не произошло. У нас просто не было женщин для обмена.

Он моргает глазами в мою сторону через стекла очков, которые еще толще, чем у меня. И когда узнает меня в том тумане, который мешает ему видеть мир, встает и машет рукой.

— Старый орел! — кричит он и громко смеется. — Черт бы тебя побрал, неужели это ты? А я уж подумал, что у меня галлюцинации.

Мы протягиваем друг другу руки.

— Старый добрый друг Бьорн! — ухмыляется он. И крепко жмет мне руку.

Я смущаюсь.

— Давненько не виделись!

Он наконец-то выпускает мою руку. Улыбка демонстрирует полный рот зубов.

— Девушка в приемной подумала, что я — это ты, — сообщаю я.

— Лена-то? — тянет Турстейн на северонорвежском диалекте. — Чё умеет, то и делает.