Ирвин Уоллес - Семь минут

— Я считаю его неприличным.

— И еще вы возражаете против употребления слова, обозначающего презерватив. Правильно?

— Правильно, возражаю.

— Оно означает тонкую безопасную оболочку из резины, которую надевают на мужской половой член во время полового акта, или коитуса, чтобы не заболеть венерической болезнью или чтобы партнерша не забеременела. Не могу представить, против чего можно возражать здесь. У него тоже длинная и почтенная история. В примитивном виде его изобрел в тысяча пятьсот шестидесятом году доктор Фалломия. Тогда это была оболочка из грубой ткани, которой редко пользовались. В восемнадцатом веке английский врач по имени Контон придумал более удобный контрацептив из рыбьего пузыря и кожи ягненка. От него и произошло современное название. Конечно, Джадвей не мог пройти мимо этого слова в своей книге, потому что в тысяча девятьсот тридцать четвертом году еще не существовало противозачаточных таблеток.

Губы миссис Уайт крепко сжались и превратились в тонкую линию. Майк Барретт засомневался, стоит ли переходить к последнему слову, оскорбившему моральные устои свидетельницы, но решил, что это необходимо.

— И наконец, миссис Уайт, мы добрались до последнего слова, на которое вы показали. Это слово обозначает женские половые органы. Джадвей честно использует и этот вульгаризм. Его история уходит в средние века. Оно произошло от латинского «cuneus», что означает клин. Еще в тысяча триста восемьдесят седьмом году его применил Чосер. В «Двенадцатой ночи» Шекспир произносит его по буквам. В одной из своих пьес его использовал Флетчер. Джадвей употребил его так же, как Пьетро Аретино, итальянский сатирик, протеже римских пап, который призывал честно употреблять слова. «Почему вы не говорите „да“, когда на самом деле хотите сказать „да“, и „нет“, когда хотите сказать „нет“?» Миссис Уайт, неужели вы не находите ценности в книге, в которой автор, пишущий о настоящем сексе, говорит «да», когда хочет сказать «да»?

— Я говорю «нет», когда хочу сказать «нет»! — резко ответила женщина.

По комнате пронесся смех, и Барретт с уважением посмотрел на свидетельницу. Внешний вид оказался обманчивым.

— Миссис Уайт, поймите, пожалуйста, о чем я говорю. Я не хочу сказать, что грубые и вульгарные слова должны использоваться всеми и повсеместно. Я не хочу сказать, что вы обязаны употреблять или выслушивать их. Лично я тоже не склонен часто пускать их в ход в присутствии женщин, но не потому, что эти слова неправильные, а потому, что такое получил воспитание. Я хочу только сказать, что многие писатели, начиная с Чосера и кончая Джадвеем, должны иметь свободу пользоваться честными и точными словами, когда пишут честно и хотят сохранить верность своим героям и своему времени. В замкнутом мире книги вы можете прочитать и отвергнуть их, если хотите. Джадвею была нужна именно такая свобода. Великие писатели раньше обладали ею. Я надеюсь убедить вас согласиться, миссис Уайт, что Дж Дж Джадвей в стремлении быть честным по отношению к своему таланту, мастерству и самой книге, в стремлении писать правдиво и без стыда, опирался на здоровый исторический опыт, используя в «Семи минутах» честный и откровенный язык.

— Меня не интересует прошлое, мистер Барретт. Меня волнует защита морали сегодня, особенно морали молодежи. Молодежь нужно защищать, если мы не хотим деградировать или вымереть, как это произошло с другими нациями.

— Миссис Уайт, как средняя американка, считаете ли вы, что среднему учащемуся или студенту такой язык может причинить вред или даже привести к чему-то худшему?

— Считаю. С нашей молодежью сейчас творится что-то ужасное. Они открыто используют в повседневной речи грязные слова, пишут их на стенах в публичных местах, печатают в этих маленьких ужасных еженедельных газетенках. Если это не остановить, то следующее поколение не будет знать, что такое мораль. Почему они ведут себя так? Кто в этом виноват? Я вам могу сказать. Они ведут себя так, потому что читают все эти словечки в книгах вроде «Семи минут». Злые пророки типа Дж Дж Джадвея просто загипнотизировали их. — Она с победным видом выдержала паузу, потом вновь обратилась к Барретту: — По-моему, это единственная причина, по которой они сквернословят.

— Миссис Уайт, даже несмотря на то, что вопросы должен задавать я, а вы отвечать на них, я с большим удовольствием отвечу на ваш вопрос, если мне будет позволено.

Он взглянул на судью Апшо, который никак не отреагировал, потом на Дункана, ожидая протеста. Когда протеста не последовало, Барретт продолжал: