Рауль Мир-Хайдаров - Ранняя печаль

Однако Минсулу-апай не была бы Минсулу-апай, если бы даже посмертно не попыталась обелить сына в глазах людей. На памятнике, под скорбными датами рождения и смерти, спившийся скульптор выбил крупными буквами: "инженер". Когда приезжали устанавливать памятник, мать рассказывала местным жителям, что ее сын, инженер, якобы осужденный за какие-то просчеты в грандиозном проекте, бежал из тюрьмы, чтобы явиться на свадьбу своей возлюбленной в самый разгар торжества. Непонятно, что хотел сказать своим неожиданным появлением на свадьбе "инженер" -- на большее фантазии Минсулу-апай, видимо, не хватило, -- но слезливая, сентиментальная байка прижилась в селе, и, говорят, молодожены теперь приходят из загса возложить на эту могилу цветы, ибо она, на их взгляд, олицетворяет глубокую верность любви.

Да, посмертной славе Исмаила позавидовал бы не один отпетый уголовник. Помнится, кто-то на его поминках сказал цветисто, что очень ценится в среде блатных: "Он, как песня, пронесся через жизнь, и, как песня, в ней останется..." Что ж, неудивительно: когда кругом живут по лжи, тогда и появляются памятники бандитам, к которым обыкновенные граждане носят цветы. Старая Минсулу-апай это хорошо знала, чувствовала и прекрасно ориентировалась в своем сумасшедшем времени.

Через год, прямо на своей очередной свадьбе, был убит глуховатый Шамиль, но с памятником тут хитрить не стали, ибо "инженеров" Гумеровых в городе хорошо знали.

Смерть одного сына за другим заметно погасила энергию Минсулу-апай, да и возраст брал свое, и весь оставшийся пыл она перенесла на дочь и зятя, которого знала чуть ли не с пеленок.

Рашид на железную дорогу не вернулся -- за три года службы в армии паровозы сменились электровозами, а чтобы переучиваться, нужно было иметь среднее образование и вновь тратить годы, к тому же работа в МПС на глазах теряла свою престижность. Теща определила его на мясокомбинат, в какой-то тяжелый и грязный цех, где он имел возможность собственноручно оттяпать самый лакомый шматок, за дальнейший путь которого мог не волноваться -- на проходной вахтерами служили или дружки Шамиля и Исмаила, или люди, которым Минсулу-апай, пользуясь своими связями в органах, не раз помогала. Вскоре Рашид оставил убойный цех и перешел мастером в колбасный.

К тому времени Кармен родила одного за другим двух мальчиков, но дети не принесли покоя и мира в семью. Нервно, скандально, с бранью, битьем посуды и гитар жили они, и Рушан не любил ходить к ним в гости, хотя его и зазывали. Рашид не раз уходил из дома. Однажды даже на полгода вернулся в Мартук к сестре. Эти полгода, наверное, запомнились в поселке не только Рушану. Дело в том, что Рашид открыл при местном ресторане колбасный цех. И чудесных колбас, сосисок, сарделек, что он делал, хватало всем!

Вот уже два десятка лет талдычат о продовольственной программе, а колбаса стала едва ли не деликатесом. Рушана просто трясет, когда он слышит болтовню о сложностях ее изготовления. Он-то хорошо знал, как его дядя один, всего за два месяца, построил цех и коптильню, и сам же, в одиночку, выпускал колбасу. И это не миф, Рушан ведь бывал в цехе, ел эту колбасу, видел ее в магазине. А запах от нее в дни копчения разносился за два квартала от ресторана. Но не долго побаловались собственной колбаской в Мартуке -- Кармен вновь вернула мужа в дом, и запах копченых сосисок и сарделек навсегда выветрился из поселка.

Уходил из семьи Рашид и позже, и уезжал подальше, аж в Ташкент, -- там он прожил больше года у другой своей сестры, старшей. Человек со светлой головой и умелыми руками, он там сразу стал на ноги, приоделся, вставил золотые зубы, купил новомодные тогда плоские часы "Полет", тоже золотые и даже с золотым браслетом. На ташкентской "бирже труда", которая существует давно, если не сказать всегда, его приметили сразу: он клал утермарки --круглые печи в железных коробах под газ. На "биржу" он ходил только первую неделю, а позже за ним уже приезжали домой на частных машинах, а вечером, сытого и навеселе, доставляли обратно. Ташкент никогда не переставал строиться, и мастеровой человек там высоко ценится и поныне.

Рушан провел свой первый трудовой отпуск в Ташкенте, где в тот год так удачно "калымил" его дядя. По воскресеньям они ходили в летний ресторан на Комсомольском озере. Дядя еще был молод, хорош собой, прекрасно одевался, и на него заглядывались женщины. Но Кармен сумела вырвать его и из Ташкента, -- наверное, в ней все же что-то было, если дядя неизменно возвращался в свой дом.