Рауль Мир-Хайдаров - Седовласый с розой в петлице

вглядывалась в него, не произошло ли с ним чего-то необратимого, хотя как будто и не замечала особого пристрастия мужа к спиртному в последнее время.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история для профессора, если бы не внезапный отъезд Павла Ильича с семьей из Ташкента на целых два года.

Дело в том, что за несколько месяцев до своего первого визита в "Лотос" Павел Ильич получил предложение возглавить хирургическое отделение во вновь открывавшемся крупном госпитале в Найроби, построенном в дар Кении советским отделением общества Красного Креста и Полумесяца. Было время поразмыслить, и Таргонин не торопился, потому что не знал -- стоит ли? Он и здесь, в Ташкенте, только-только получил кафедру, и столь долгожданная самостоятельность радовала, начала приносить первые плоды. Да и дети учились в старших классах, не хотелось отрывать их от привычной школы, друзей. Впрочем, и других, менее важных причин оказалось достаточно. Но тут уже проявила неожиданную для нее решительность и энергию жена: в две недели оформили документы, вызвали к внукам в Ташкент бабушку, и Таргонины неожиданно для многих отбыли в Африку.

Там, в Найроби, Павлу Ильичу работы хватало. Временами казалось, что в Ташкенте он просто отдыхал, хотя дома всегда сетовал на отсутствие свободного времени. Он сутками пропадал в госпитале, в первый год у него была там даже персональная палата, где он по сути и жил. О "Лотосе" и его завсегдатаях Павел Ильич скоро забыл -- не до них было, да и повода особого, чтобы вспомнить, не было. Только однажды, когда истекали последние дни контракта и супруги уже потихоньку собирались домой, африканские коллеги пригласили Таргониных на пикник в родную деревню одного из врачей, и там, да и то на миг, всплыл в памяти "Лотос". Пикник удался на славу, и когда вечером, перед возвращением в столицу, совершали большую прогулку в живописных окрестностях деревни, наткнулись на небольшое озерцо, заросшее ярко-лиловыми лотосами. Крупная чаша тугого цветка отбрасывала тень. От легкой бегущей ряби на тяжелой, застоявшейся воде озерца тень, казалось, жила сама по себе, и что-то хищное, паучье увиделось Таргонину в ее изломах.

Цветы были прекрасны и притягательны, достать их не составляло особого труда, и Павел Ильич попытался сорвать один для жены, но его коллеги испуганно объяснили, что этот вид лотоса чрезвычайно ядовит. И в тот же миг всплыл в памяти краснокрыший "Лотос" в Ташкенте, столь же ядовитый, как и этот редкий африканский _цветок...

Наверное, не вернулся бы мыслями к "Лотосу" Таргонин и после возвращения из Африки, не произойди тот случай в темном переулке в день рождения жены. К тому же ему не давала покоя навязчивая идея, что он был знаком с тем седовласым алкоголиком. Перебирая свою жизнь, пытаясь припомнить, где же могли пересечься их пути, Павел Ильич, конечно же, не мог не вспомнить злополучное кафе.

Но сколько он ни возвращался памятью в то время, когда по вечерам заглядывал в "Лотос", восстанавливая, выстраивая, словно кадры кинофильма, группы, компании, одинокие фигуры, залитые бледно-зеленым неоновым светом, седовласого среди них не было. Слишком ярким, броским, можно сказать, незаурядным,-- даже среди столь обширной толпы -- выглядел бы не дававший покоя Таргонину алкоголик, но такого, как ясно помнил Павел Ильич, у "Лотоса" никогда не было. Мысль об этом человеке мучила профессора, и он даже рискнул снова побывать в кафе, хотя в свое время, чтобы успокоить жену, клятвенно обещал ей больше никогда туда не заглядывать.

Стекляшка почти не изменилась, только выцветшая крыша была вновь покрашена в грязно-серый цвет, и по вечерам, когда зажигался неоновый лотос, плохо покрашенная жесть под зеленью ламп походила на трясину, покрытую тонким серым лишайником: ступи -- и без звука провалишься в бездну. К числу нововведений относились и четыре обшарпанных пластиковых столика, появившихся у платана, в тени которого притаился "Лотос". Хозяйка у заведения была все та же, со сбившейся набок прической, она по-прежнему разливала вино так искусно и ловко, что жалоб со стороны клиентов никогда не поступало. Может быть, по финансовым показателям и культуре обслуживания, а скорее всего -- из-за отсутствия жалоб, она была передовиком производства, или даже имела значок "Отличник торговли".

Если кафе в общем-то не изменилось, то состав посетителей отличался от прежнего -- он явно помолодел, и "пижонов" в велюровых шляпах здесь уже не было, как не было и многих знакомых Павлу Ильичу фигур. Читали стихи, перебивая друг друга, теперь другие поэты, говорили, что Серж по пьянке попал под трамвай; не было, как ни всматривался Павел Ильич, и знаменитого форварда, его бывшего пациента, как не было и не менее известного пианиста. Пропал и Инженер, но, судя по разговорам вокруг, технической интеллигенции прибавилось, и, пожалуй, теперь "технари" не уступали числом музыкантам. Непривычно и странно для Павла Ильича было увидеть здесь женщин, но и они появились тут, правда, выглядели среди мужчин как белые вороны.