Рауль Мир-Хайдаров - Седовласый с розой в петлице

И как льстило ему, когда самый лихой закоперщик Татарки -- Рашид, на груди которого цветной тушью был выколот орел, распластавший крылья, просил его вдруг после танцев: выручи, мол, Жорик, добудь бутылку. И Жорик, конечно, выручал, ибо гордый Рашид редко о чем просил, а слово его и авторитет были непререкаемы...

Три года назад, когда Павел Ильич впервые наткнулся на "Лотос", он иногда сожалел, что как врач не имеет возможности проследить чью-нибудь судьбу с юных лет, понять, что привело сюда того или иного человека. И вот такая возможность представилась. Он ведь знал о Стаине все или почти все.

Павел Ильич не знал, когда и где принял свою первую рюмку Стаин, но скорее всего дома, за столом, и может, из рук самого Маркела Осиповича. Дом Стаиных на Татарке часто гудел от наплыва гостей, там собирались по поводу и без, и водка лилась рекой -- как доставалась, так и лилась. Таргонин хорошо знал об этих застольях и не понаслышке -- его мать работала на пивзаводе. Тогда автоматических линий не было и в помине, и мать еще с двумя женщинами мыла вручную каждую бутылку, шедшую под розлив. Мать Павла Ильича была мастерица на все руки и к тому же веселая, с неунывающим характером. Да и когда ей было унывать, если двое детей-погодков на руках, на мужа в войну похоронка пришла? Мать его была в доме Стаиных своим человеком, без ее рук, считай, не обходился у них ни один праздник,-- да что праздник, и на большую стирку мать ходила к ним, и на большую уборку, и на побелку, и на покраску. Мыла по весне окна, мазала замазкой их на зиму,-- а что делать, зарплата посудомойки мизерная, а детей надо было поднимать. Правду сказать, и Стаины не обижали, жадными их нельзя было назвать, скорее наоборот.

А позже они оказались с Жориком в одном классе, и Пашка не раз бывал у Стаиных дома, хотя друзьями их назвать вряд ли было можно, у каждого была своя компания -- классы тогда были большие, по сорок человек, так что группировок хватало. Жили они в разных частях города: Стаины на Татарке, а Пашка на Курмыше, а тогда водились чаще с теми, с кем рядом жили,--странная, по нынешним меркам, дружба, но так было.

Теперь, пытаясь отыскать истоки алкоголизма Стаина, Павел Ильич дивился тому, насколько весь досуг людей тогда был пропитан вином и водкой, как чудовищно изощрялись при этом и как почиталось у них в городе умение выпивать лихо, с шиком. Однажды Жорик принес в парк три бутылки водки и обещал налить каждому, кто сумеет выпить до дна целый стакан, не расплескав ни капли, причем не дотрагиваясь до него руками. И тут же показал, как это следует делать. Выпив стакан водки и не расплескав ни капли, он поцеловал его дно и, достав соленый огурец из пакета, закусил -- все это неторопливо, с улыбочкой,-- в общем, Стаин показывал класс, как говорили тогда. Конечно, тут же нашлись желающие хоть захлебнуться, но выпить на дармовщинку. Однако Жорик был бы не Жорик, если бы не постарался хоть в чем-то унизить других. Он, У конечно, водки не налил, а, показывая на кран, советовал потренироваться на водичке, тогда, мол, и будет видно, стоит ли рисковать водкой. Расхватали все стаканы в киоске газированной воды и, обливаясь и захлебываясь, демонстрировали перед Стаиным свои возможности, а Жорик сидел на скамье и, похохатывая и издеваясь, подстегивал неудачников. В тот вечер наливать никому не пришлось, потому что появился с компанией самый отчаянный уркаган с Татарки, Рашид, и увел Жорика с бутылками, сказав: "Нечего с водкой цирк устраивать, пойдем лучше с нами, посидишь, если заняться нечем..."

Стаин каждый день в одно и то же время продолжал совершать прогулки с отцом Никанором. Батюшка, человек образованный, эрудированный, рассказывал Стаину о годах своей учебы в семинарии и в духовной академии, о библиотеках с редкими книгами по философии, делился впечатлениями о своей жизни в Киеве, откуда он был родом. Внимание юноши к его речам вселяло в отца Никанора веру в то, что в таком захолустном и безбожном приходе к нему пришла настоящая удача. Он уже мысленно видел своих бывших духовных наставников в семинарии, читающих его рекомендательное письмо, где он просит принять в лоно церкви пытливого ума юношу. Да, быстрым умом, твердостью характера, способностью быть лидером, верой в свою исключительность Стаин вполне мог бы потягаться с любым семинаристом. Отец Никанор понимал это, как понимал и другое: уход в религию заметного в городе молодого человека из благополучной семьи, так легко расстающегося с мирскими соблазнами, мог иметь далеко идущие положительные последствия для его прихода, числившегося в синоде в ряду крайне неблагополучных. И уже в первый год, отправив посланника от прихода в семинарию, отец Никанор показал бы своим бывшим наставникам, что оправдывает возлагавшиеся на него надежды.