Андрей Молчанов: Дао

Терпение оставляет Чан Ванли; судорога сводит его мышцы в продолговатые желваки, и он стонет - укол в самом деле болезненный.

- Все? - злобно цедит он, когда я бросаю шприц в корзину для бумаг.

- Теперь - пульс...

Я кладу пальцы на его запястье и на сонную артерию.

В вялой, далекой глубине - шевеление старческой крови, вьющейся совно сквозь вату.

Пульс для меня - не просто биения и секунды, не просто эхо сердца; пульс - посол, знающий десятки секретов, но он лукав, неоткровенен, и разговор с ним как разговор с монахом секты дзен: намек, чей смысл подчас лишь в ритме слова, и пауза, и снова намек.

Чан Ванли застывает, с достоинством блаженствуя. Мои пальцы приятны ему их чутким, настойчивым вниманием. В этот момент между нами - гармония. Ее торжество растет, как басовая нота. Сейчас нас, безумно недвижимых, охватит некий светящийся ореол, а может, это будет сияние до крайности напряженных биополей и, в озарении их, мы канем в иной октант пространства, оставшись в нем навсегда.

Я рушу все.

- Мне надо попасть в Тибет. - Я отстраняю руки. - Запас трав на исходе.

- Сейчас... никак, - отрезает Чан Ванли, с неудовольствием поднимая тяжесть набрякших век.

- Но у вас ухудшение, - предостерегаю озабоченно.

- А... в смысле... трав для меня?

- Конечно! И... для клиники заодно...

- Хорошо. На следующей неделе... мы поговорим. Как Хьюи? Он запахивается в халат, разминает длинную, тонкую сигарету.

- Как обычно... - Я равнодушно вскидываю брови. - Пьет.

- Но хоть какая-то польза от него есть?

- Это... нелегкий вопрос.

- С ним надо что-то делать. - Чан Ванли пусто смотрит поверх моей головы. В глазах его - эбеновый отсвет шкафов. Видимо, он представляет облик Хьюи. - Мерзавец распускается год от года все больше и больше. Но он не болтлив, у него были заслуги... А Робинс? Он навещал вас?

- Ничего серьезного, - пускаю смешок. - Повышенная настороженность к своей персоне и некоторый интерес к экстравагантности наших методов лечения. Правда, есть неполадки с давлением... Но я исследую его всесторонне, не волнуйтесь. Иглотерапия, отвары!..

- Да. - Веки одобрительно смыкаются. - Пусть он останется доволен. И вами в том числе. Это серьезный и нужный человек. Но! - Чан Ванли откидывается в кресле, тень абажура скрывает его, и видны лишь темные провалы глазных впадин и угроза в них. - Никаких посторонних бесед. Вы врач и только врач!

- Но именно так и обстоит дело, - пытаюсь сострить я.

- Я очень доволен вами, - звучит в ответ, и маятник спины снова выносит восковое лицо и кисть с сигаретой в конус света. Дым торопливо бежит в нем мелкими тающими волнами. - Вы поставили на ноги моих парней после той последней переделки, в какую они угодили, а я думал, им уже не выкарабкаться... Верные прекрасные парни. А... вот что хотел спросить... У вас какие-то странности в отношении женщин. Или вы... однолюб? Не стоит, право... Пора бы... У меня есть пара милых танцовщиц. Одна вьетнамка... Ею можно любоваться часами. Я пришлю ее...

- Уверяю вас, что...

- А не надо уверять. Это - подарок старшего брата, и не принять его... Затем. Мне нужен... вернее, нужны морально здоровые люди, неврастеников презираю. И еще. Хьюи - бывший христианин, ваш уборщик... ну тот, индус, - вишнуист...

- Я приму обряд посвящения в веру в любой назначенный мне день, - откликаюсь я.

- Далее. Вы читаете лекции в университете, и у вас что-то... какой-то конфликт?

Ход примитивный, но я изображаю замешательство, дабы старая гиена насладилась им, полагая, что устрашила меня показухой своего всеведения.

- О, чисто научные расхождения во мнениях с коллегами. Многие, знаете ли, в отдельных случаях категорически не признают гомеопатию, а поклоняются исключительно скальпелю. Хирургии.

- Мы можем переубедить их... У нас тоже есть скальпели.

- Это излишне, благодарю.

- Ну... смотрите сами.

Чан Ванли бережно гасит сигарету и берет золотой карандашик. Пухлые шторки век скрывают глаза, голова подается вбок, замирая на вытянутой шее, будто он прислушивается к неразличимому звуку, а лицо внезапно начинает приобретать выражение сладостного, почти безумного восторга.

Чан Ванли уходит во вселенную самого себя.

Аудиенция закончена.

Я, почтительно пятясь, отступаю к двери - идеально черной, ибо свет не достигает ее, распадаясь вздорно по стенам-шкафам. На ум приходит фраза, почерпнутая, вероятно, из забытой книги: "Черная дыра" - выход в иной космос, иной космос...

- Ваша... эта... история, - сообщается мне на прощание из вселенной Чан Ванли, - печальна, но она подала мне... Ладно, идите.