Тихон Астафьев - Гильзы в золе - Глазами следователя

Не выдержишь и скажешь ему что-нибудь. Тогда он хватает что попало — и в меня. И у соседей от него пряталась, и дома не ночевала. Бабка тут одна, через двор, оставляла жалеючи. А потом сына стал бить. Приневоливал бутылки порожние собирать. Иди, говорит, в парк к маслозаводу. Ну, а мальчик уже большой. Взял один раз в руки топор и говорит: «Не подходи!» А взгляд такой, что муж пьяный-пьяный, а сразу из дома ушел. А то выйдет, бывало, на улицу, ляжет на снег и лежит. Если не придешь поднимать, он вернется и кричит: «А-а, змея, тебе муж не нужен, хотела, чтоб замерз!» И драться. А если втащим в дом (всей семьей приходилось, он тяжелый), он опять: «А-а, змея, занадобился тебе муж!»…

Решили мы к осени на одежонку детям собрать. Стали брать с галантерейной фабрики на дом коробки клеить. Сядем вечером, я и дети, даже Степка, и клеим. Заработали немного. Так он стал требовать, чтобы ему отдали…

Прихожу вчера. Вижу произошло что-то. Большие молчат Степка всхлипывает, а громко плакать боится. Глянула, а на столе копилка Степкина разбитая. Полгода на железную дорогу собирал. Игрушка такая. А он пьяный сидит. Весь в грязи. Выгреб мелочь и напился. И пока, видно, по дождю шел, в каждой луже побывал. Завалился он на мою кровать в чем был, не раздеваясь. С ботинок на матрац течет. Стала я его разувать. Вроде спит. Один ботинок сняла. Начала другой стаскивать, а он ка-ак двинет меня ботинком в лицо. Я так и залилась кровью. Не спал. Притворялся. Подбегает Степка.

— Ты за что маму?!

А он и Степку, да так, что мальчишка в угол отлетел и воздух ртом хватает.

Закричала я не своим голосом, бросилась на него, стала душить, а он сильный. Подбежали дети. Мы его прикрутили веревками к кровати, чтобы ногами не бил. Держу его за горло.

— Будешь, говорю, прощение просить?!

А он хрипит:

— С-сама развяжешь. А как р-развяжешь, я тебя убью. За тебя, говорит, много не дадут.

И плюнул мне в лицо.

Откуда у меня только сила взялась. Душу его и думаю: «Дадут тебе срок, ты через год опять придешь, спишут тебя. Ты будешь еще хуже. Нужно с тобой совсем…»

Посинел он и глаза подкатил. А потом мы его все подтянули на веревке в коридоре — вроде сам повесился. И не верим, что одни…

До суда Мокрецова оставалась на свободе. Незадолго до рассмотрения дела из деревни в прокуратуру пришло письмо. Писали отец и мать умершего.

«Мы не осуждаем Анну, — читала Карасева. — Мы стыдимся, что у нас был такой сын. Мы хорошо знали его и жалеем, что из-за него теперь может пострадать Анна».

Старики взяли на воспитание дочь Мокрецовой. Сыновья остались с матерью.

Дело разбиралось при переполненном зале. Слушатели едва верили, что Григорий Мокрецов — не выдумка. Он представлялся подобием ископаемой окаменелости.

Впервые за многолетнюю практику прокурор просил суд назначить за умышленное убийство условную меру наказания.

ЧП вошло в райотдел утром через комнату дежурного в образе кокетливо одетой дамы лет тридцати. Длинными холеными пальцами дама вытащила из маленькой сумочки лист, сложенный вчетверо, и положила на стол.

Издерганный за время ночного дежурства телефонными звонками и сумятицей, капитан молча развернул бумагу.

«Вчера в 22 часа, когда я возвращалась домой из кино, двое неизвестных отобрали у меня горжетку из черно-бурой лисицы. Ее стоимость 200 рублей. Прошу принять меры».

Новость была весьма скверной, а капитан очень устал. Он даже не ощутил желания указать потерпевшей, что подать заявление можно было значительно раньше.

На место происшествия выехали оперуполномоченный уголовного розыска Квашнин и участковый Середа. Никаких серьезных надежд с этим выездом они не связывали. Потерпевшая Струнская объяснила, что сопротивления преступникам не оказывала, а значит, не приходилось рассчитывать на то, что будут найдены какие-нибудь вещественные доказательства — оторванная пуговица, случайно оброненная перчатка или еще что-либо подобное.

На одной из улиц Струнская указала киоск, из-за которого вышли неизвестные, а метрах в пяти от него — дерево, возле которого ее остановили.

Тротуар был удручающе чист. Киоск, заново покрашенный к весне, сверкал свежей зеленью стен.

За три дня оперуполномоченный и участковый облазили все скупочные пункты и комиссионные магазины города, надеясь увидеть среди выставленных вещей горжетку. По словам потерпевшей и ее домработницы, горжетка имела характерные приметы: маленькую зеленую пуговицу, пришитую к подкладке, и петельку из плетеного шелкового шнурка, взятого из полуботинка мужа. Мех на кончике хвоста был белый.